Качаю головой.
Ее голос становится ниже. Она шепчет, эта тайна только между нами:
— Я думаю о том, какая ты сильная. Ты не переставала бороться, даже когда остановилось твое сердце. Ты вернулась.
Невысказанное «ко мне» повисает в воздухе. Мы слышим его, но ни одной не хватает храбрости произнести вслух.
— Ты никогда... ты же никогда не желала, чтобы тебя не спасали? — спрашивает Мина. Она впивается взглядом в свою руку, словно не вынесет моего ответа, если будет смотреть мне в глаза.
Не могу сказать ей правду. Она напугала бы ее так же, как и меня.
— Конечно нет, — говорю я.
Правда?
Без понятия.
Возможно.
Иногда.
Да.
43
СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Когда я возвращаюсь в дом, папа ждет в прихожей.
— И что это было? — интересуется он.
— Ничего.
— Софи, ты плакала. — Он протягивает руку, и я отворачиваюсь, когда он касается моей щеки. — Что сказал Трев...
— Мы говорили о Мине, — перебиваю. — Я расстроилась. Трев не... Я просто расстроилась. — Я потираю руки, отступая от него. — Ты рано вернулся. Что-то забыл?
— Твои уколы сегодня, — говорит папа. — Разве мама не говорила тебе?
— Ой. Говорила. Я совсем забыла.
— Я подумал, что могу отвезти тебя.
Меня пробивает дрожь, которую я не могу сдержать, и его это ранит. Едва заметная вспышка печали на его лице, но все же.
Внезапно мне вспоминаются все те дни, когда он отпрашивался с работы, чтобы возить меня к физиотерапевту. Он ждал в приемной, листая документы, пока я принуждала свое тело слушаться. И как после он всегда обнимал меня.
— Конечно. Я не против.
По пути к врачу мы разговариваем о самых обычных вещах. О футбольной команде, которую спонсирует папин стоматологический кабинет, а еще он подумывает об уходе с должности помощника тренера из-за того, что мама хочет ходить с ним на уроки танцев.
— Думала о колледже? — спрашивает папа, когда мы проезжаем почтовое отделение.
Бросаю на него взгляд.
— Не особо, — отвечаю.
Не могу. Не сейчас. Слишком многое нужно сначала сделать.
— Понимаю, как для тебя это было тяжело, родная. Но это важно. Пора начинать задумываться.
— Хорошо, — говорю я. Что угодно, лишь бы он закрыл тему.
Офис доктора Шут находится в кирпичном здании рядом с железнодорожными путями, и папа не сразу выходит из автомобиля, словно уверен, что повторится история перед сеансом у Дэвида. Поэтому я жду снаружи, пока он не выходим, и мы в молчании заходим внутрь.
Он остается в приемной, а мне приходится прикусить язык, чтобы не попросить его пойти со мной. Я продолжаю твердить себе, что мне не нужно держать его за руку, что я уже знаю после Центра, как проходят инъекции. Я научилась ни от кого не зависеть, кроме себя самой. Так что просто сажусь на кушетку и выжидаю.
Дверь открывается, и в кабинете появляется улыбающаяся доктор Шут с очками в красной оправе на шее.
— Давно тебя не было, Софи.
После короткого опроса об уровне моей боли она отходит, чтобы я могла раздеться. Я снимаю рубашку и в одном лифчике ложусь на кушетку лицом вниз. Сквозь одноразовую клеенку она холодит мне живот, я достаю из кармана джинсов телефон, когда доктор Шут с предварительным стуком возвращается обратно. Листаю папку с музыкой и вставляю наушники в уши, позволяя звукам отвлекать мои чувства. Прижимаюсь лбом к сложенным рукам и концентрируюсь на дыхании.
— Дай мне знать, когда будешь готова, — произносит доктор Шут. Она помнит наш договор, помнит, что я не могу даже смотреть на длинную эпидуральную иглу, знает, насколько она меня пугает — даже спустя столько времени, после множества операций, я не могу держать себя в руках, когда меня протыкает дурацкая иголка.
Я никогда не буду готова. Мне это ненавистно. Я предпочла бы очередную операцию.
— Начинайте, — говорю я.
Первый укол — слева от позвоночника по центру спины, где боли самые сильные. Я делаю вдох, кулаки мнут бумажную подстилку на кушетке. Доктор опускается ниже, еще три слева, заканчивает глубоким уколом в поясницу. Длинная игла проникает в мое тело, закачивая кортизон в воспаленные мышцы, выгадывая мне еще немного времени. Затем — четыре на правой стороне. К тому времени, когда она принимается за шею, я дышу с трудом, музыка невнятным шумом отдается в ушах, и я просто хочу, чтобы она прекратила, пожалуйста, перестань.
Я хочу, чтобы Мина держала меня за руку, смахивая волосы с моего лица, говорила, что все будет хорошо.