Он дергает руль непроизвольным движением, которое чуть не отправляет нас в полет с горы. Задыхаясь, он отпирается и пытается просунуть свободную руку между моими запястьями, пока нас мотает по узкой дороге с одной полосы на другую. В любую секунду нас может перебросить через ограждение на красноглинный склон горы с одной стороны и в озеро с другой — но это не важно. Мне все равно. Надеюсь, мы разобьемся. Если и он умрет, оно того стоит.
— Соф... — клокочет он, отчаянно цепляясь в меня свободной рукой, впиваясь короткими ногтями.
Я смыкаю руки и напрягаю мышцы, изо всех сил откидываясь назад. Ему удается протиснуть палец между стяжкой и своей шеей, меня начинает потряхивать от напряжения. Он намного сильнее меня, но если я смогу продержаться...
Воздух разрывает звук выстрела, лобовое стекло взрывается ливнем осколков. Я отклоняюсь от летящего стекла, и в одно мгновение руки Адама уже не удерживают руль. В одной — пистолет, другой прижимает мои запястья, а машина вращается, слишком быстро, слишком близко к ограждению. Одна секунда, один надрывный вздох до скрипа металла и искр, и мы преодоляем ограждение и мчимся по склону, растет скорость, размываются деревья, а я понимаю, что все кончено. Конец истории.
Третий раз — алмаз.
60
ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА НАЗАД (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ)
Я прихожу в себя под звуки умирающей Мины. Предсмертные хрипы.
— Мина, Боже мой, Мина. — Я подползаю к ней. Это словно двигаться под толщей воды.
Она лежит на спине в полуметре от меня, освещаемая светом фар, и кровь, ее кровью залито все вокруг нее. Руки прижаты к груди, глаза едва открыты.
Повсюду кровь. Я даже не могу понять, куда попала пуля.
— Так, хорошо, — бессмысленные слова, лишь бы заполнить воздух, заглушить звук ее дыхания, чересчур быстрого и прерывистого, булькающего, когда легкие уже наполнились жидкостью.
Я срываю с себя куртку, прижимаю к ее груди, где продолжает расползаться мокрое пятно. Нужно остановить кровь.
— Прости, — выдыхает она.
— Нет, нет, все хорошо. Все будет в порядке. — Оглядываюсь через плечо, почти уверенная, что он скрывается где-то неподалеку, чтобы прикончить нас.
Но никого нет.
Она кашляет, изо рта у нее вытекает струйка крови, которую я вытираю рукой.
— Мне очень жаль, Софи, — шепчет она.
— Тебе не за что просить прощения. Все нормально. — Обеими руками я сильнее надавливаю на ее грудную клетку. — Все хорошо. Все будет в порядке.
Но кровь пузырится на моих пальцах даже через ткань джинсовой куртки.
Почему так много крови? Сколько еще она может потерять, прежде чем...
Она судорожно глотает, а когда выдыхает, крови во рту становится еще больше.
— Больно, — произносит она.
Протягиваю руку и убираю волосы ей со лба, оставляя кровавый след. В голове всплывает случай из третьего класса. Она упала в обморок, когда я сильно порезала руку и мне накладывали швы; ей не нравился вид крови. Хочется скрыть ее сейчас, но это мне не под силу. Это понятно по ее взгляду, она понимает, что происходит, а я не могу этого принять.
— Все хорошо, — снова уверяю я, не имея на это никакого права.
— Софи... — Она поднимает руку, неловко подносит к моей. Я переплетаю наши пальцы, крепко-крепко сжимаю.
Никогда не отпущу ее.
— Соф...
Ее грудь поднимается от последнего рваного вздоха, а после она мягко выдыхает и становится недвижной, пропадает свет из глаз, она смотрит на меня, когда взгляд тускнеет совсем. Ее голова падает набок, рука постепенно ослабевает.
— Нет, нет, нет! — Я трясу ее, колочу по груди. — Очнись, Мина. Ну же, просыпайся! — Наклоняю ее голову и вдыхаю в рот. Снова и снова, пока не покрываюсь потом и кровью. — Нет, Мина! Вставай!
Я крепко прижимаю ее к своему плечу и кричу в темноту, умоляя о помощи.
Очнисьочнисьочнисьпожалуйстапожалуйстапожалуйста.
Помощи нет.
Здесь только она и я.
С каждой минутой кожа Мины становится все холоднее.
А я ее так и не отпускаю.
61
СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Первым мне в нос ударяет запах дыма. После — обугленного металла и бензина, резкая вонь, от которой хочется заткнуть нос. В голове ритмично звенит, все громче и громче. Я моргаю, но что-то застилает глаза, размазывается, когда провожу ладонью по лицу.
Прищуриваюсь, пытаясь сфокусировать взгляд на связанных запястьях, на том, что стекает по подбородку и капает, краснея, на руку.
Кровь.
Больно. Осознание приходит между судорожными вдохами. Болит все тело.
Господи.
Мои ноги, они еще способны ходить?