— Рыбак, — сказал я, ничего еще не понимая.
— Вы не поможете мне? — сказала она, пряча от меня глаза. Смотрела на мои удочки, как завороженная. — Мне нужно на электричку, но я не могу затащить по лестнице велосипед. Мне тяжело.
Вот те раз, — она его уже успела спереть.
— А почему рыбак? — осторожно спросил я. — Что, если рыбак, то может тащить велосипед, а если нет, то сил не хватит?
Она подумала и ответила:
— Не знаю.
— У тебя, наверное, и билет есть?
Ее что-то задело в моих словах, — тень отчуждения пробежала по ее грязному лицу.
— Да и я без билета, — миролюбиво сказал я. — Потратился на рыбалке, так что трех рублей не хватает.
Какая-то внутренняя борьба происходила в ней. Я видел отражение этого процесса на ее лице. Может быть, она хотела, чтобы я купил у нее краденое транспортное средство, по дешевке?.. А тут рыбак, — а денег на билет не хватает. Вот и внутренняя борьба… Велосипед хороший. Рублей за пятьсот я бы у нее его взял, — если бы была гарантия, что откуда-нибудь не появится его хозяин со своим законным возмездием, и не испортит всю торговлю.
— Я дам вам деньги на билет, — наконец, сказала она, — если вы мне поможете донести велосипед до электрички, затащить его туда, а в Москве поможете выгрузить.
— Три рубля, — сказал я.
Она кивнула, вытащила из-за спины помойную хозяйственную кошелку и, заслонившись от меня спиной, принялась там копаться.
И тут я увидел ее руки. С длинными ногтями и без грязи под ними… Вот это, — без грязи под ними, — бросилось в глаза сразу. То есть руки были, как и лицо, перепачканные по норме, — но ногти оказались аккуратно длинные и грязи под ними не было… Интересные нынче пошли бомжихи, с крадеными велосипедами от «Спорт-Мастера» и без грязи под ногтями.
Между тем моя беспризорница, перерыв имущество, извлекла на свет пятидесятирублевую бумажку.
— Вот, возьмите, — сказала она, — купите себе билет.
— Я мигом, — сказал я. — Шмотки мои пусть здесь полежат.
Взял бумажку, оставил ей рюкзак с удочками, подхватил свою фартовую сумку, и отправился к кассе.
И, подходя к окошку, вдруг понял, почему она обиделась… Потому что я сказал ей «ты».
6Поэтому, возвращался я уже другим. С билетом в кармане и с думой на челе. Я достаточно суетился сегодня, так что суета закончилась, — осталось нормальное такое усталое спокойствие. Сродни некой философской мудрости.
— Привет, — сказал я, наблюдая за ней. — Может, познакомимся? Меня зовут Михаил. Как зовут тебя?
Я специально приберег это «тебя» на последок, для чистоты эксперимента.
Опять что-то изменилось в лице, но не ахти. Из-за грязи, которой она себя разукрасила, за мимикой наблюдать было сложно.
То ли обиделась на этот раз не очень, то ли что-то другое стало занимать ее больше, чем обида, — например: что ответить мне, — какое имя назвать…
Пауза стала затягиваться, она понимала, на такой естественный вопрос нужно отвечать, но явно была не готова к ответу. Даже покраснела слегка, как я сумел определить, — несмотря на ее грим. Потом, как рыбка, которой не хватает воздуха, приоткрыла рот, набралась смелости и, виновато улыбнувшись, сказала:
— Маша.
Улыбка у нее была, что надо, как в рекламе лучшей в мире зубной пасты «Блендомед-Тотал», все ее идеальные тридцать два были идеально начищены.
— Рад познакомиться, Маша… — сказал я, присаживаясь рядом. — У нас двадцать пять минут. Насчет велосипеда можешь не беспокоиться. Но тебе придется тащить мой рюкзак, он не тяжелый, и удочки.
— Да, конечно, — сказала она, без паузы.
Я достал из кармана сорок семь рублей и протянул ей.
— Что это? — испуганно спросила она.
— Сдача, — сказал я.
— Не нужно, что вы… Оставьте себе.
Я поудобней устроился на лавочке, полуобернувшись к Маше или как там ее звали на самом деле. Мне этого очень не хватало, посидеть с десяток минут на лавочке, чтобы ощутить тяжесть своего тела и его неподвижность. Очень приятное, какое-то трудовое это было ощущение, будто бы работа завершилась и теперь можно отдохнуть. Будто тело исчезает, — от этого у него наступает гармония с головой, которая становится главной.
Девчонка, как девчонка, — ничего особенного. Руки на месте, ноги тоже на месте, не худая и не толстая, не уродина, но и не красавица, — самая обыкновенная девчонка. И имя это ее дурацкое «Маша», ей очень подходит, — спокойное какое-то имя, без всяких этих дамских выкрутасов типа «Жасмин» или там «Камерон».