Размышления о родословной прервались – женский силуэт в красных туфлях быстро шагал в сторону автобусной остановки. Сердце мужчины на секунду перестало биться, сжалось, но тут же сорвалось и понеслось вскачь. Герман бросил недоеденное мороженное в урну и пустился в погоню. Он не смог разглядеть её лица из-за огромных очков. Но светло-коричневые, почти карамельного цвета волосы точно так же развевались по ветру, а туфли так же резво плясали по дороге. Тяжело дыша, он приблизился к женщине и дотронулся до её плеча. В этот же момент подсознание, кривляясь, произнесло: «У неё не может быть таких духов». Горько-терпкий аромат мускуса ударил в нос и отрезвил. Женщина удивлённо приподняла очки, показывая голубые глаза, и кокетливо улыбнулась. Она была симпатичная, но это была не его незнакомка… «Извините, обознался», – выдавил из себя Герман и поспешил смешаться с толпой.
В поезде терзало недавно подуманное «не моя». Что это значит? Как мы определяем принадлежность и соответствие друг другу? Эта женщина была просто красавица, но она не восхищала, не притягивала, не манила. Где проходит граница притяжения, и есть ли она вообще? А, может, дело не в притяжении, а в случайности? «С Гретой меня связывает случай или притяжение? Ни то, ни другое. Нас связало активное участие наших родителей». Мужчина поморщился, будто съел лимон. На чёрном полотне, мелькающем за окном, стали появляться знакомые лица, старое пианино, бумажные конструкции и постоянно недовольное лицо отца. Герман прикрыл глаза, продолжая послушно перелистывать страницы прошлого.
Герман, как и его отец, поступил в *МАрхИ, правда, на удивление родителей, со второго раза. Год практики в папином бюро (так считали абсолютно все, кроме мамы) положительно повлиял на парня, полностью излечив от мыслей, связанных с консерваторией. Привитая матерью любовь к музыке искоренялась отцом медленно и методично. Он даже вынес из квартиры пианино под предлогом необходимости срочного ремонта инструмента. Мать со злобой смотрела на мужа и ненавидела его «деспотизм» по отношению к желаниям и увлечениям сына. Герман в музыкальной школе был лучшим. Он выигрывал конкурсы и даже несколько раз ездил за рубеж. Но этого было слишком мало, чтобы убедить отца в том, что музыка существует не только как фон для приятного времяпрепровождения, но и как профессия. Отец не считал сие занятие достойным мужчины и никаких доводов не принимал.
День за днём, от сессии к сессии парень впитывал *«мархишинский» дух института и срастался с ним, становясь ещё одним винтиком в плеяде ваятелей архитектуры. Со временем его увлекли новые цели и предвкушение их реализации. Он с удивлением обнаружил, что архитектура похожа на музыку. Одни постройки величественные и бесконечные, как произведения Баха, другие – задорные и слегка чудаковатые – похожи на сочинения Римского-Корсакова…Умиротворяющие и душевные – это застывшие звуки Габриеля Форе, а стремительные и неудержимые – рапсодия Паганини. Раз так, значит, и он, Герман, тоже может создать свою застывшую мелодию, заключив её в форму стен и крыш. От осознания этой перспективы кружилась голова. Идеи, словно жужжащий рой, вертелись в воображении, наперебой предлагая фантастические проекты. В конце концов, одна из них превзошла другие, вылившись на ватман в виде сложнейшей схемы под названием «Гармония абсурда». Отец долго смотрел на «творение» сына, чесал затылок, вздыхал, но вердикт всё-таки вынес: «Ты, сынок, идеалист! Кого в такой дом поселишь? Разве нормальный человек захочет сюда привести свою семью?» Далее следовали конкретные замечания, ремарки, предостережения и просьбы взяться за ум. Но с этим парень не спешил. Его так разобрало, что он не мог остановиться, потрясая озадаченного отца и архитектурное сообщество новыми шедеврами. Над ним посмеивались и всерьёз не воспринимали. Отец был в отчаянии. На помощь репутации пришла *«бумажная архитектура», где он, юное дарование, мог воплотить свой бьющий фонтаном креатив. «Раз мои задумки невозможно применить в реальной жизни, пусть это будут художественные произведения», – с вызовом говорил Герман. К удивлению отца, в 1985 году парень с работой «Избушка на курьих ножках» выиграл конкурс и отправился творить в Японию. Отец смотрел на метания сына и посмеивался, про себя называя его «бумажным гением». Он ждал, когда сыну надоест играть в игры и он начнёт работать по-взрослому.