Сын, с которым Герман в течение нескольких лет не очень ладил, вопреки надеждам Греты встал на сторону отца, заявив, что, мол, наконец-то у предка хватило сил закончить надоевший всем фарс. Мать тут же записала его в предатели, наложив запрет на любую денежную помощь, чем и вовсе расстроила их отношения. Марка угнетало не отсутствие лёгких денег, к которым, кстати, он прибегал очень редко, а сама постановка вопроса. Недолго думая, он предложил отцу помощь в намерении «начать с нуля». Инициатива, юношеский азарт и трудоспособность Марка как нельзя лучше вписались в немного «застоявшийся» дуэт Германа и Глеба. Дело сдвинулось и медленно, но уверенно пошло в гору. Отец смотрел на сына и видел себя в молодости, а сердце его выстукивало ритмы гордости и счастья. Рухнувший мир постепенно налаживался, приобретая радужные оттенки в тон душевному настроению. Прав был кто-то из великих: «Не мир облагораживает нас, а мы мир». Важно знать, что поступаешь по уму и по сердцу. Ощутив гармонию однажды, не захочешь выходить из этого состояния уже никогда.
Уютное потрескивание камина, тихое жужжание телевизора и розовые тёплые блики на родном лице расслабляли, растворяя накопившиеся за неделю эмоции в тихой семейной гавани. Герман лежал на полу, на пушистом толстом ковре, подложив под спину две большие подушки, и смотрел на красные языки пламени, грациозно облизывающие помутневшее стекло камина. Слева от него, свернувшись калачиком, спал Ушац. Он теперь жил вместе с Зумом, выказывая высшую степень доброжелательности и врожденной интеллигентности, несмотря на отсутствие родословной. Катя пристроила голову на плече Германа и гладила его крепкую грудь. У неё в ногах посапывал Зум. Ему, видимо, что-то снилось, потому что он то и дело дёргался, тихо поскуливая. Уже было довольно поздно. Настенные часы недавно пробили двенадцать раз. Сонный, но счастливый взгляд женщины был устремлён на экран телевизора, где шёл какой-то французский фильм. Она не следила за сюжетом. Время от времени приподнимая голову, она о чём-то спрашивала мужчину, чтобы потом слушать его низкий голос, который ласкал слух и внушал спокойствие и умиротворение. Он говорил медленно, делая небольшие обдуманные паузы и поглаживая её уже хорошо заметный животик.
Звонок раздался так неожиданно и не к месту, что они оба вздрогнули, а Зум вскочил на лапы и грозно рыкнул. Герман поспешил успокоить Кэт и потянулся к телефону. В трубке раздался пьяный голос Греты. Он спотыкался на словах и захлёбывался эмоциями. Катя почувствовала, как тело мужа напряглось, а на запястье проснулся тревожный пульс. Сначала муж молчал, изредка вздыхая, потом заговорил быстро и строго – пытался успокоить Грету и объяснить вещи, которые казались Кате само собой разумеющимися и банальными. Но он говорил и говорил, и голос постепенно перерастал в крик. Наконец, выключил трубку и с сожалением посмотрел на Катю.
– Котёнок, прости. Мне придётся туда поехать.
– Что с ней? – тихо спросила Катя
– Она пьяна. Странно, она обычно не пьёт. Но, тем не менее, она невменяемая. Говорит, что покончит жизнь…
– Ты ей веришь? – не дала ему закончить Кэт.
– Нет. Думаю, что нет… Но, если такое случится, как я дальше буду жить… Ведь она мне позвонила!
Катя молчала. От её прежнего умиротворения не осталось и следа. Карий взгляд упёрся в паркетный пол, а губы поджались в плачевной гримасе. Безграничную любовь тут же сменил букет разноречивых чувств к злобной женщине, которая вместо того, чтобы наладить свою собственную настоящую, а не придуманную жизнь, пытается дирижировать судьбами других людей. Она под любыми предлогами дёргает невидимые нити, связывающие её с супругом, заставляя того извиваться и плясать под её дудку. Вместе с ним пляшут и сын, и дочь, и даже Катя вместе с неродившимся ребёнком. Кэт всё это понимала и старалась воспринимать как побочный эффект счастья, надеясь, что Грете надоест роль кукловода. Этот выпад бывшей супруги Германа был далеко не единственным. Идея с самоубийством звучала впервые, но было уже много неприятных сцен, обманов, уловок и провокаций. С каждым разом женщина совершенствовала свой актёрский талант. Жаль только, аплодировать было некому.