Они ехали молча. Катя уже не плакала. Её бледное лицо отражалось в боковом стекле машины и напоминало глиняную мумию. Дождь к этому времени прекратился, но небо продолжало изредка огрызаться короткими рыками, иногда моргая светом. Володя искоса поглядывал на бывшую жену, но ничего не спрашивал. Кэт была благодарна ему за это. Когда он снова перезвонил и сказал, чтобы она через десять минут выходила к подъезду, Кэт поняла: интуиция не обманула. Она машинально оделась, вышла, села в машину. Единственное, что спросила, было короткое: «Куда мы едем?» Ответ был ещё короче: «В больницу». Катя не стала больше ничего спрашивать, предпочитая не знать наверняка, а надеяться. Какой могла быть правда? Убийственной или щадящей? Мокрая дорога петляла между домами, потом выбегала широкой магистралью, мелькала разноцветными красками и тонула в рекламах, затем снова ныряла в темноту и всплывала на островках бурного ночного веселья. Она казалась Кате бесконечной и издевающейся над её надеждой. Женщина закрыла глаза. Прозрачная дорожка тут же стекла по щеке, утонув в тонком голубом шарфе.
Холл приёмного покоя был предельно освещён. Свет резал глаза и мешал бороться со страхом и эмоциями. Но никто ни на кого не обращал внимания. Толпились какие-то люди с осунувшимися помятыми лицами, стоял полицейский с папкой, тихо плакала тучная женщина. Медсестра пыталась её успокоить, предлагая стакан воды, но та не слышала, продолжая монотонно причитать. Полицейский, заметив новоприбывших, направился в их сторону. Катя слышала обрывки разговора: как Володя объясняет ему, кто она и кем приходится пострадавшему. «Авария…Вылетел…Ситуация…Пострадавшему…Пострадавшему… Пострадавшему…» Последнее слово пиявкой присосалось к воспалённому мозгу и высасывало последние силы. Она опустилась на стул и прижалась щекой к холодной стене. Сознание выхватило из разговора: «Приходится… операция… ждать…» Женщина вскочила и схватила полицейского за рукав.
– Он жив?!
– Я же вам объясняю: ему делают операцию, – терпеливо повторил тот и, записав кое-какие сведения, поспешил откланяться.
Кэт со вздохом села на стул и, опустив лицо в ладони, позволила себе тихо заплакать. Володя принёс воды и присел рядом. Он всё так же молчал. Но взгляд был настолько красноречив, что говорить было необязательно. Как ни странно, в нём не было ни осуждения, ни злорадства. Он по-настоящему жалел и, если бы мог, взял бы её горе себе. Катя, столкнувшись с неожиданным для себя сочувствием от человека, которому впору её ненавидеть, вдруг на мгновение почувствовала себя защищенной. Она рывком обняла мужчину, крепко прижалась к нему и зарыдала. Он положил свою жилистую ладонь ей на голову и нежно погладил.
– Прости… – красные глаза Кэт смотрели растерянно и виновато. Она отстранилась от Владимира и обмякла на стуле. Её взгляд был опустошённым и безжизненным. Он был устремлён в пространство длинного коридора, ища за множеством стеклянных дверей ту единственную, которая скрывала сейчас самого дорогого человека.
– Не стоит. Всё нормально… – тихо сказал Владимир.
Просить её вернуться домой и попытаться успокоиться и уснуть было бесполезно. Оставалось ждать конца операции и надеяться на лучшее. Он не держал зла на Германа и не считал его своим врагом. Наоборот, после долгих размышлений о переменах в их с Кэт жизни, к своему удивлению, обнаружил, что чувствует мужскую симпатию к этому человеку. К мужчине, который увёл жену и разрушил налаженную семейную жизнь, который настолько вскружил ей голову, что она решилась родить от него ребёнка. К мужчине, на которого его любимая женщина смотрит с восхищением и готова ради него на любые лишения. Вопреки всему вышесказанному, Владимир не ощущал ни ревности, ни гнева, ни зависти, ни соперничества. После короткого разговора с Германом он отчётливо почувствовал: этот человек способен сделать его жену счастливой. Словно загипнотизированный его достоинством и спокойствием, уступил своё место без боя. Вдруг осознал, что способен понять и простить жену, существуя в тени её радости. Единственное, о чём сожалел, так это о том, что не сумел в своё время разгадать её и полюбить бескорыстно, не требуя ничего взамен. И только теперь, когда она уже не с ним, понял, что способен на такое чувство… Поэтому, сидя сейчас возле Кати и впитывая её безграничное горе, он искренне желал долгих лет жизни человеку, который совсем недавно разрушил его пусть не идеальный, но горячо любимый мир.