Выбрать главу

— Давайте стирать! — распоряжается тетя Аня, и они втроем становятся к корыту, тетя Аня, повязав голову марлей, доктор права в фартучке Анечки, худющий Павлик в довоенной сетке некогда тучного дяди.

— Ах, Анечка!

— Ах, тетя Аня!

9

У Иродиады Митрофановны своя политика. А может, политики и нет.

— Опять вы капусту руками берете. Я же вам вилку, Михаил Васильевич, подала!

А он:

— Уеду я от вас, Иродиада Митрофановна, к вотякам.

— Никуда вы, Михаил Васильевич, не уедете.

И верно, никуда не уедет Михаил Васильевич. В деревнях тиф и холера, и Михаил Васильевич и на тифе и на холере, и по всем деревням его медицинские чудеса, а сказочник дядя Кузьма при Михаиле Васильевиче — как бы ассистент — правит в кузнице больничные иглы для шприцев.

Вызвали Михаила Васильевича в губздрав.

Иродиада Митрофановна и говорит:

— Достали бы вы, Михаил Васильевич, дрожжей в губернии, или, поглядите, махорка, может, попадется — я тут продам, чем мы хуже людей, ей-богу, на лебеде пропадаем!

В губздраве Михаил Васильевич заполнил анкету, и от этой восьмистраничной анкеты как бы распахнулись лебединые крылья Михаила Васильевича.

«Перечислите подробно, какие медикаменты, препараты, патентованные и перевязочные средства нужны вашей больнице.

Укажите необходимое количество носильного, постельного и столового белья, а также байковых и пикейных одеял.

Подчеркните нужное, указав число уполовников (чумичек), разливательных ложек, подносов, мисок, стаканов и подстаканников к ним, поильников и подкладных суден.

Определите расход мыла, спирта, сулемы и т. п. посуточно, понедельно и поквартально.

Требуются ли больнице титаны-кипятильники, автоклавы, зубоврачебные кресла, душевые установки, горное солнце и другая аппаратура, операционное и рентгеновское оборудование».

И так шестьдесят вопросов…

Губздрав обогревался кипятком из чайников тончайшей жести, но Михаил Васильевич на все ответил и все проставил, перечислил и подчеркнул, а в последнем параграфе, где спрашивалось: «Что необходимо лично вам?» — написал: «Собрание сочинений Спенсера».

Не предвидя космодромов и электронного мозга, но в отличном настроении он грелся у губздравовского чайника, и великолепное состояние его духа нарушала только мысль о поручении Иродиады Митрофановны.

Он открылся губернскому коллеге — человеку практичному, хотя и насмешнику.

Розовый и лысый коллега хлопнул Михаила Васильевича по коленке (рефлекс сохранился, и нога подскочила):

— Спички везите, миленький, спичечки…

И привез Михаил Васильевич на все свои достатки спичек, а в Пятницком спичек-серенок пруд пруди.

Занесла бы Иродиада Митрофановна меч над Михаилом Васильевичем, как заносила над приютскими сквернавцами, но подставил врач повинную голову:

— Уж вы простите, Иродиада Митрофановна, чего не умею — того не умею… виноват.

И выпал меч из рук Иродиады Митрофановны:

— Светитесь вы у меня насквозь, как святой.

А он шутит:

— Кишочки видно.

10

Чудесное утро!

В Кремле — золотистая от лучей стенная карта Родины.

В солнечную дымку уходят синеватые извилины рек и голубоватые пятна морей, и между Каспием и Азовским морем легкая тень того, кто смотрит на карту.

Какая весна!

Лети, лети, скворушка, переставим горы, и хлынет тепло.

Как идет Машеньке большая шляпа, как удивительна для Павлика эта весна!

Он кончает исторический факультет и предполагает — как раньше говорили — остаться при университете, но увлечен своим необязательным сочинительством.

Сады разгорожены, и цветущие яблони вышли на улицы.

Как прозрачны дни, как чисты вечера, как внимательно смотрят звезды во двор типографии, где лежат рулоны бумаги и за окнами шелестят машины!

Не Павликова ли статья пошла в печать?

В редакции рабочие-корреспонденты из гавани, из железнодорожной колонии, из трампарка, с завода «Механический», с Чугунолитейного, с Машиностроительного, с бывшего Сухарного, с будущего Краснознаменного.

Металлист Гедзь приносит заметки вроде «Охрана труда, где ты?», но его старое сердце открыто романтике.

Еще вереницы холодных локомотивов в пустынном яру, еще обгоревший цех без кровли и на заводскую котельную наступает чертополох, но разрешите Овидию в рабочем фартуке мыслить о Золотом веке.