И на берегах — огни соревнования: каждый зеленый означает сотню уложенных кубометров, каждый красный — тысячу, и степь и тайга — на четыре стороны — в зеленых и красных земных звездах.
Лунами уже сияет между скал лестница шлюзов, и уже льет плотина молочный лунный свет, и до горизонта освещенные окна зданий, поездов, теплоходов, лампионы и светофоры, прожекторы и фары, лучи и нимбы и отражения их на влажном асфальте и на маслянистой волне.
Все, что рядом и что угадывается за далью, вспыхивает пестрыми точками диспетчерских, загорается светлыми пунктирами дамб, передвигает тени в горячих цехах, распространяет в небе свечение заводов-городов и уже за дальней далью намечает на торфах, на сланцах, на реках, на водопадах следующий, а за ним новый, а за ним новейший электроград, перед которыми в неясные ветлы, в туманную кугу, в дремучие кедрачи отступают шамановы, да шайтановы, да стрибожьи призраки».
Потом Павлика направили в Хибины, и Машенька опять была с Павликом.
Еще горели буксы, и два полещука с вселенскими мешками, заслышав жалобное повизгивание, поспорили: дойдет или не дойдет вагон до Рогачева.
Однако Орша-Центральная и Невель-II остались позади, а вагон не отцепляли, и в нем, жестком плацкартном, Машенька с Павликом прибыли в Ленинград и взяли билеты на Полярную стрелу. Они проезжали станции Волховстрой и Мурманские ворота. Рядом была Повенчанская лестница Беломорско-Балтийского канала, однако ода поминутно сменялась элегией.
Среди трясин и морен обозначались следы упорной битвы за богатства северного полуострова, и жертвы тюленьим богам — вдоль наспех построенной в первую мировую войну железной дороги лежали обломки товарных вагонов, как лежат вдоль караванных путей обглоданные богами пустыни верблюжьи ребра.
Человек атаковал. Заполярье оборонялось как могло и отступало после яростного боя.
Сломанным дротиком воткнулся на замолчавшем поле брани мертвый ствол, и стрелой с оторванным оперением — полуживое деревце.
Воины тундры, превратив копья в коновязи, пали и кони их тоже пали, а сучья-кости и валуны-черепа лежат до сих пор.
Заполярная река пряталась от людей, но географы обнаружили ее, выбегающую из заполярного озера.
Она погнала оленьи упряжки воли к другому озеру и от него — к третьему; беглянку увидели топографы и занесли на карту путь ее бегства.
Река бросилась к Белому морю, но электрики перехватили реку недалеко от устья и заставили трудиться. Она катила вагонетки по террасам разработок, молола минерал, освещала полярную ночь, крутила ленту в кинотеатре высоких параллелей.
Сейчас один из первенцев — электровоз вел полярный экспресс в молодой рабочий город.
Барак под рудничной горой мог бы рассказать о новогодней встрече ранних лет.
Из расщелин и котловин рвались ветер и снег, но окна раздвигали вьюжную полярную ночь, будто за морозными стеклами пылали умноженные зеркалами елочные свечи и скользили серебряные тени новогоднего бала.
Приближалась полночь, а главный гость отсутствовал.
Заполярье не пропустило с разъезда грузовик, но первый секретарь края пересел в розвальни и наконец, наконец-то приехал.
Давно ли дышал он астраханским зноем, а уже выходили сроки его деятельной жизни. Хорошо, что человек не знает своей судьбы.
В снегу, как веселый ряженый, он выбрался из розвальней к приветствовавшим его строителям и ученым.
— С Новым годом, товарищи!
Первого секретаря ждали проекты и чертежи, и над проектами и чертежами прошла новогодняя встреча, и как всякая новогодняя встреча, и эта затянулась до утра, хотя так и не рассвело, но теодолиты ушли в снега.
«Что такое теодолит? — писал Павлик. — Переносной угломерный инструмент, применяемый в геодезии. Правильно, однако, уточню — не только переносной, но и переносящий в сказку, необходимый не только геодезисту, но и ободряющий сказочника».
Павлик заглянул в терем заполярной парикмахерской.
«К Марье Моревне спускалась сложная система проводов, и мастерица-река укладывала ей волосы электрическим гребнем.
Марья Моревна, разделявшая все здешние труды и опасности, имела право быть еще прекрасней, чем была, и заслуживала похвалы не только как красавица душа, но и как героическое сердце.
С октября по май Кощей Заполярья срывался с двенадцати цепей, вихрем вылетал из своего заключения, гнал подвижные массы снегов, обрушивал на рудник, опрокидывал рудничные постройки, накрывал людей снежным пластом такой плотности, что по нему могла пройти грузовая машина. Снег приходилось осторожно откалывать ломом, чтобы не повредить тела. Вместе со спасаемыми гибли спасательные отряды.