Его дед, отец, дяди, старшие родственники убили и были убиты. Бесконечная цепь ответных убийств уходила в глубь времен. Мстя, он тоже убил, и теперь настал час его Седана, я не оговорился, реванш — та же месть…
Пробираясь в дальние убежища старины, Павлик и Машенька видели в Адыгее дольмены и в Северной Осетии древние капища, но это уже были охраняемые законом заповедники и музеи.
Аварцы лепили свои гнезда на орлиной скале.
— Но что это за шесты у тебя на сакле, сосед? Разве ты шейх и у твоего жилища знамя пророка? Или, натянув канаты над кровлей, собираешься, забавник, спорить в искусстве с канатными плясунами? Или, гордец, сам себе проводишь телеграф?
— Эй, кунаки, не шейх и не канатный плясун ваш сосед. И не его это выдумка. С вашего разрешения, это чудо техники — радиомачты — радиоантенны, — говорит Москва, а слушает Аварла.
В Пасанаури Машенька пробовала мороженое, а Павлик знакомился с хевсурами в синих, похожих на стихари одеждах.
Женщины в синих балахонах ехали по двое на одной лошади. Кооперативы долин звали их с гор за солью, мукой, мануфактурой, и хозяйка прихватила хозяйку. С женщинами спустился и мальчик в синем стихарчике.
В три года он примерил кольчугу предков, упал под ее тяжестью и не заплакал.
В четыре — увидел людей, одетых не так, как хевсуры, и не удивился.
Теперь ему было шесть, он презирал мороженое, но скосил глаза на карандаш. Павлик протянул ему карандаш, и щеки мальчика зарумянились от удовольствия.
На этот раз Павлику с Машенькой предстояло освоить седла.
— Я и не подойду к лошади! — отрезала Машенька — и подошла.
— Не сяду на лошадь! — и села.
— И ста метров не проеду верхом! — И вот уже пятые сутки, в ливень, через ледяные броды, верхом пробиралась Машенька вместе с Павликом и другими членами экспедиции по малодоступной горной тайге.
Группа насчитывала двадцать всадников и, включая вьючных и запасных, двадцать пять лошадей — таких многоопытных, как Булат, Букан, как Буржуйка, и впервые ходивших на Бию — молодых, вроде Пурги.
Все лошади обладавшие своими характерами и темпераментами — легко возбудимые холерики и неторопливые флегматики, быстрые на решения сангвиники и склонные к мрачным предположениям меланхолики, одинаково соблюдали общелошадиные хитрости.
Ночью они собирались в замкнутый круг крупами наружу и, лягаясь, могли отбиться от дикого зверя, с какой бы стороны он ни напал.
Подпуская людей, они не давали надеть уздечку, а перед седловкой надувались, и Машенькина Буржуйка больше всех, но, преодолевая лошадиное лукавство, Машенька в лыжном костюме, с баклажкой спирта у пояса, затягивала подпругу как можно туже.
На крутом подъеме путешественники покидали седло и подымались, держась за конские хвосты.
Спускались чуть ли не под углом в 45 градусов по канаве, где жидкая грязь скрывала пни и камни. Всадники, перенося центр тяжести, отклонялись к лошадиным крупам, а лошади в поисках более удобного спуска покидали «дьявольскую лестницу». Тогда кричали «конюха назад», и Алеха направлял виновницу беспорядка в грязную канаву.
Такова была дорога, называемая — очень дурная — трактом, а никудышная — вьючной тропой.
Сбегавшие с гор ручьи разлились от непрерывного дождя, и лошади не переходили, а переплывали реку.
Булат — конь проводника, деда Агафонова, — кашлял, но при переправе монументом стоял в горной стремнине, и на Булата несло менее сильных лошадей, которых в случае чего, наклонясь с седла, хватал за узду и выдергивал из струи суровый мужик новгородских пятин — дед Агафонов.
Нервная Пургочка конюха Алехи (дед Агафонов Алеху не страховал) потеряла дно. Ее сбило и понесло. Среди белых гребешков возникали морда и передние копыта Пурги, голова и руки Алехи.
Алеху и Пургочку задержала склонившаяся в рассыпную волну береза, и они порознь выбрались из реки.
Машеньке переправы нравились. Павлик же их возненавидел. Переправлялся последний, уже боясь задержать деда.
Дед помогал Павлику и уезжал вперед. Мокрый Павлик оставался один. Он прикладывался к баклажке — спирт возвращал ему бодрость, и веселей догонял лошадиную компанию Павликов гнедой, в черных потеках Букан.
На пятые сутки просветлело. Дождь еще висел седыми космами на обозначавших тракт шестах с клочками сена и посыпал каплями и листочками поленницы в березняках, а тучи все-таки отставали и отставали…
Перед сумерками группа остановилась над взрытой воронками яростной рекой.