Рыболовы на берегу канала ни о чем не догадывались. На поверхность воды всплывали пузырьки воздуха. Показалась розовая крыша… Темная дверь в белой стене…
— Она обливается кровью. Я боюсь. Это мой отец.
Шлюзовщик с деревянным протезом курил трубку, сидя на пороге своего дома. Перед ним на четвереньках ползал сынишка.
Можно было предполагать, что в один прекрасный день дело примет плохой оборот, но не в воскресное же утро, не в такую солнечную погоду.
Тати в нарядном черном платье шла вдоль канала, тяжело дыша, как обычно при ходьбе. В одной руке был молитвенник, в другой зонтик. Зонтиком она укрывалась на незатененных участках пути, но здесь, под каштанами, росшими по обе стороны канала, тень была густой и свежей. Иногда ее обгоняли велосипедисты. Молодежь ехала, переговариваясь и смеясь. Тати по привычке разговаривала сама с собой.
Подходя к шлюзу, она внезапно остановилась. Ее взгляд стал жестким. В сотне метров от себя она увидела подъемный мост и на нем двух своих коров, перегородивших проход, и мальчишку, который пытался их прогнать. Для других этот эпизод ничего не значил, разве что просто пятно в пейзаже. Тати же все поняла и, вместо того чтобы продолжать свой путь домой, прошла через шлюз и направилась прямо к маленькому домику у кирпичного завода.
Фелиция, вернувшаяся с мессы на велосипеде, уже успела переодеться и играла с ребенком около порога. Она едва успела привстать, увидев проходившую мимо нее тетку. А та без колебаний, не останавливаясь, вошла в кухню, где, как и ожидала, застала старого Кудера, сидевшего за столом с бутылкой вина. Шапку он так и не снял. Стол был покрыт клеенкой в мелкую клеточку.
Расположившись у печки и чуть раздвинув ноги, Франсуаза чистила картошку и бросала ее в ведро.
Было тихо, как вечером у пруда. Тати нарушила тишину, прошла через кухню и схватила старика за плечо, приподняв его за рукав пиджака:
— Иди отсюда! Я подозревала, что они воспользуются моим отсутствием, чтобы продолжить свои происки.
И тогда Франсуаза, всегда олицетворявшая кротость и глупость одновременно, сбросила на пол очистки, поднялась и с вызывающим видом встала посреди кухни. На ее ногах, торчавших из-под слишком короткой юбки, были черные шерстяные чулки.
— Нет, моя милая, это ты катись отсюда! — прошипела она, бросив беспокойный взгляд в окно. Потом, повернувшись к двери, крикнула: — Фелиция! Позови-ка отца…
Тот находился за домом, копая клочок земли, где всегда, даже зимой, виднелась поросль лука-порея. Послышались шаги, и он постучал своими сабо о порог.
— В чем дело? — спросила Тати. — Что это значит?
— Это значит, моя милая, что отец останется у нас, если захочет, а ты отсюда уберешься. Поняла? Проводи ее, Эжен.
— A-а, ты же хотела ухаживать за стариком. Вот, значит, чем кончилось ваше шушуканье с Амелией. Так это, верно, ваш адвокат посоветовал вам действовать таким образом? Ну что ж, посмотрим, как Кудер…
Она схватила старика за руку и потянула его. Но вмешалась Франсуаза:
— Я же сказала, что он останется у нас.
— А я тебе скажу, ведьма… Ну-ка, отпусти меня!
— Я тебя отпущу, уродина, когда вышвырну… Ах ты…
Неожиданно Тати вцепилась в волосы золовки, растрепав прическу.
— Ах, ты хочешь ухаживать за стариком. Ах ты…
— Мама! — крикнула заглянувшая в дверь Фелиция. — Мама!
— Ах ты…
Тати рванула изо всех сил. Франсуаза ударилась коленом о стул и закричала:
— Эжен! Ну же. Что ты…
Фелиция плакала. Старик прижался к стене. Эжен, нахмурившись, не решался вмешаться.
Наконец он схватил стоявшую на столе бутылку.
— Отпусти мою жену! — рявкнул он. — Отпусти, или я…
В ту же секунду бутылка разбилась о голову Тати, и все на мгновение застыли в каких-то странных позах.
Эжен посмотрел на горлышко бутылки, оставшееся у него в руках, и, казалось, оторопел.
Сама Тати тоже на секунду остолбенела. Проведя рукой по голове, она увидела кровь и почувствовала, как у нее подкашиваются ноги.
Она не ощущала боли, но кровь струилась по лицу, достигла бровей, носа, обогнула уголки губ и начала стекать с подбородка.
— Сядь! — сумела вымолвить Франсуаза. — Подожди! Фелиция! Фелиция! Сбегай за кем-нибудь, не знаю за кем… А ты можешь похвастаться. Ну, сиди на месте, идиотка. Может, лучше обрезать ей волосы? Тати! Тати!
Тати пришла в себя. Ее покачивало. Ее успели подхватить, когда она падала, и уложили на полу.