— Жан! Жан!
Тати звала его, услышав голоса. Он встал, уронив на землю две картофелины.
— Кто там, Жан? Это она?
— Да, приходила Фелиция.
— Это мать ее послала. Они там с ума сходят со страха. Ты, надеюсь, не сказал, что со мной все не так серьезно?
— Я сказал, что вам стало хуже.
— Зачем ты вообще с ней говорил?
Бедная Тати! Она и так-то была некрасивой. Она это знала и страдала от этого. И тем не менее она не могла удержаться от взгляда, полного ревности.
— Ты больше ничего ей не говорил?
— Нет. Вы позвали, и я сразу поднялся.
— А чем ты занимался?
— Чистил картошку.
Она немного смягчилась, но тут же грустная мысль пришла ей в голову:
— Тебе, наверное, надоело?
— Надоело что?
— Ну… ты меня понимаешь… Ведь тебя все это не касается. А мне-то…
Она чуть не разрыдалась. Она исходила потом в кровати, укутанная фланелевым одеялом и бинтами.
— Я о другом подумала. Думаю об этом с утра. Если твой отец узнает, что ты здесь! А ведь он узнает! Твоя сестра, хоть и живет в Орлеане, ему скажет. Он приедет за тобой. Такой гордец вряд ли допустит, чтобы его сын…
И тут же она задала вопрос, который, по-видимому, долго вертелся у нее на языке:
— Жан, зачем ты это сделал?
— Сделал что?
— Сам знаешь, что я имею в виду. Ты вылез из автобуса и помог мне донести инкубатор. Потом остался. А теперь я называю тебя на «ты», сама не знаю почему.
— Глупая вы, Тати! — вымолвил он, чтобы скрыть смущение. — Вам лучше отдохнуть.
— Я хотела попросить тебя об одном. Поклянись, что не откажешь.
— Хорошо.
— Нет! Поклянись! Ты ведь знаешь, как мне плохо. Лежу тут одна. Как ни прислушиваюсь, все равно ничего не слышу. Клянешься?
— Клянусь!
— Что не откажешь? Так вот, обещай мне, что в любом случае, что бы ни случилось, ты не уедешь, не предупредив меня.
— Ладно. К тому же мне и не хочется уезжать…
— Поклянись своей матерью!
— Клянусь.
Внезапно она погрустнела:
— Тебе не противно делать здесь все, что ты делаешь?
— Да нет, это даже забавно.
— А если тебе надоест? Ладно, иди. Ты, наверное, голоден. Что ты собираешься есть?
— Яичницу. Потом картошку и кусок ветчины.
— Принеси мне немного яичницы. Завтра я постараюсь встать. Правда, доктор велел мне не двигаться, если я хочу поправиться.
Она снова позвала, когда он уже спускался вниз:
— Жан! Я хотела еще сказать тебе… Наверное, я тебе надоедаю, да? И если Фелиция крутится вокруг тебя…
— Не волнуйтесь! У нее нет никакого желания крутиться около меня. Она меня ненавидит.
И он отправился варить картошку.
Он не стал дожидаться, пока она позовет. Поднялся, осторожно приоткрыл дверь, боясь потревожить ее сон, но в очередной раз наткнулся на ее вполне ясный взгляд.
— Я закончил. Что-нибудь еще нужно сделать?
— Дождь еще не кончился?
— Скорее уже какой-то туман.
— Ты хочешь еще чем-то заняться? Жаль, что не могу тебе показать, где что лежит. Знаешь, Жан, никто бы для меня столько не сделал, сколько делаешь ты. Даже моя мать, которая только и думала меня куда-нибудь пристроить, чтобы освободиться от лишнего рта! Она даже не побеспокоилась узнать, в каком доме я живу. Тебе не попадался на глаза окуриватель?
Он отрицательно покачал головой.
— Он в сарае. Это такая гармошка с длинным шлангом. Внутри, наверное, еще осталась сера. Если нет, то возьми коробочку на подоконнике. Коробку из-под печенья. В ней желтый порошок. Только не ошибись. Наполни емкость, соединенную с гармошкой.
— Понял. И что я должен окурить?
— Виноградник, что у изгороди.
Он занялся окуриванием после полудня. Скитаясь по сельской местности, он часто видел крестьян, работавших в своих садах. Его всегда удивляли их спокойствие и безмятежность. Он не знал, чем они занимаются, и замечал разве что верхнюю часть тела, помятые шапки да погасшие трубки.
Теперь ему предстояло стать таким же крестьянином, и он знал, что Фелиция наблюдает за ним и Франсуаза тоже иногда поглядывает на него.
Старик же с отсутствующим видом слонялся около своих коров. Он даже наклонился, чтобы переставить колышек и распутать намотавшуюся цепь.
— Папа! — крикнула Франсуаза, забыв, что старик ничего не слышит.
— Фелиция! Сходи-ка за дедом. А то он уйдет через мост.
Окурив серой все виноградные кусты, Жан вернулся в кухню, налил стакан вина и выпил его, не отходя от стола.
— Это ты? — крикнула Тати.