Он знал, что говорил. Грязная скотина, и к тому же двуличник!
Рагу медленно варилось, в кастрюле булькало мясо, и, когда ему показалось, что все хорошо проварилось, он не забыл добавить воды, как велела Тати. Затем от нечего делать он вышел на дорогу вдоль канала; он чувствовал себя легко, как человек, которого ничто ни с чем не связывает.
Старик по-прежнему находился с коровами на другой стороне канала. Рыболов закинул две удочки с большими красными поплавками, надеясь поймать то ли карпа, то ли линя, и неподвижно сидел на складном стульчике.
Часто проезжали люди на велосипедах, с привязанными к рулю охапками сирени. Наверное, они направлялись в город к родственникам. Один из матросов, стоя в лодке, с помощью кисти на длинной ручке обмазывал смолой борт своей баржи.
Жан дошел до шлюза. Шлюзовщик, имевший деревянный протез, сидел на пороге своего дома и чинил верши для угрей. Дверь была открыта. Где-то слышался детский плач. И с другой стороны канала дверь домика, стоявшего посреди штабелей кирпича, тоже была открыта, только нельзя было разобрать, что происходило внутри.
Жан собрался повернуть назад, чтобы присмотреть за рагу. Его трубка едва дымилась. Раньше он курил только сигареты. Он обернулся, услыхав звонки двух велосипедов, и увидел двух жандармов, ехавших медленно и внимательно разглядывавших его.
Наконец жандармы слезли с велосипедов и подошли.
— У вас есть документы?
Как накануне женщины в автобусе, эти двое тоже не ошиблись. Их пышные брови были подозрительно нахмурены. Они переглядывались с лукавым видом людей, которых не проведешь.
Из заднего кармана брюк Жан вынул сложенную бумажку, которую они внимательно изучили. Один из жандармов тоже вынул из сумки какие-то бумаги и сравнил их с документами Жана. Пошептавшись между собой, они вновь обратились к нему:
— Вы знаете, что не имеете права покидать департамент?
— Знаю.
— И что вы должны у нас отметиться, как только найдете жилье?
— Я уже нашел… и собирался сходить к вам завтра.
В обращении жандармов угадывалось некоторое уважение к Жану. Если бы он был простым бродягой, они говорили бы ему «ты». Но перед ними был человек, о котором разосланы особые инструкции, благо он провел пять лет в Фонтевро.
— И какое же жилище?
— У мадам Кудер.
— Она наняла вас?
— Да, взяла работником.
— Мы заберем ваши документы. Вам их вернут после того, как их посмотрит капитан.
Они уехали. Жан, заложив руки в карманы, перешел на другую сторону канала и начал слоняться вокруг кирпичного заводика в надежде увидеть Фелицию. Он даже несколько раз посмотрел в открытую дверь дома. Но видимо, девушка ушла на мессу, поскольку в полумраке кухни он заметил кровать и плетеный манеж, в котором копошился ребенок. Какая-то женщина, обнаружив его присутствие, вышла рассмотреть его поближе. Взгляд ее был недобрым. Не найдя что сказать, она захлопнула дверь перед его носом, оказавшись в почти полной темноте.
Не зная, чем заняться, он уселся рядом с рыболовом, который явно не испытывал необходимости вступать с ним в разговор и время от времени, приманивая рыбу, бросал в воду пахнувшие сыром шарики.
Вскоре он увидел Тати, возвращавшуюся с мессы, а следом — тех же жандармов, ехавших вдоль канала. Они остановились около дома и вошли в кухню. Жандармы вышли только через четверть часа, вытирая усы, — это означало, что им налили по стаканчику.
Тати не переоделась. Камея на ее груди так же привлекала внимание, как пятно на левой щеке. Она собрала посуду в ведро, вытерла стол и предложила:
— Можно посидеть на воздухе. Поставь у двери кресло и стул.
Он понял, что это было частью воскресной традиции, и принес плетеное кресло с красной подушкой на сиденье и треугольной подушечкой в изголовье. Тати пошла снять туфли, которые, видимо, были ей тесны, и вернулась в новеньких голубых шлепанцах.
— Давай положим яйца в инкубатор. Сегодня утром градусник показывал тридцать восемь с половиной. Если чуть поднять фитиль…
Но сегодня воскресенье. Она еще успеет. Жандармы выпили водки, о чем свидетельствовали два грязных стакана.
— Ты взял трубку у Кудера?
И действительно, а где же был старик? Он исчез сразу после завтрака.
— У меня кончились сигареты, — признался Жан.
— Я дам тебе три франка, сходишь и купишь. Но не вздумай оставаться до вечера в деревне!
Посмотрев ему вслед, она разложила вязание и долго выбирала спицы.
Деревня почти вымерла. И только двое мальчишек лет шестнадцати-семнадцати, с лоснящимися лицами, развлекались на улице, что-то громко крича друг другу.