На середине лестницы я замедлила шаг, а после остановилась. Мне показалось, что дверь черного хода чуть скрипнула, и я замерла. Проклятая лампа, она меня выдаст, если тот, кто собрался зайти, делает это не с добрыми намерениями.
Надо было взять с кухни нож, хотя помог бы он, когда у меня в руках поднос, а лампу я могу бросить, и начнется пожар — строение деревянное. Пусть и сырое. И мои дети там, внизу, и другого выхода у нас с ними не будет, кроме как через огонь.
В подобную западню мне попадать не приходилось, а может быть, сейчас чувство опасности было особенно обострено. Да что говорить, с двумя крошечными детьми на руках я никогда бы не стала вступать в перепалку с вооруженным грабителем, даже если бы точно знала, что в руках у него пластмассовый пугач.
Но пока я себя накручивала и пыталась не уронить ни поднос, ни лампу, дверь приоткрылась достаточно, чтобы в нее протиснулась невысокая фигурка, замотанная в подобие плаща. А потом я расслышала знакомый стук подошв.
Меня в свете лампы было видно превосходно.
— Барыня! — ахнула Домна. — Барыня Олимпиада Львовна!
Она закрыла дверь, прилипла к стене — так она сопротивлялась жизненным обстоятельствам. Сейчас — в моем лице, отчего-то я ее опять перепугала не на шутку, она закрыла рот рукой, еще раз охнула, и я гадала — это после того, как я размахивала подсвечником, или была другая причина.
— Смилуйтесь, матушка-барыня! — всхлипнула Домна, закрывая теперь уже все лицо, так что я с трудом разбирала ее бормотание. — Силой великой заклинаю, не выдавайте меня!
Зверь обычно и бежит на ловца, а если не попадается, то потому, что охотничек — ротозей.
— Поднос у меня возьми, — приказала я негромко, и Домна с готовностью засеменила ко мне, а когда она поднялась и протянула к подносу руки, я, придержав его, спросила: — И где ты была?
Мне нужно это знать, чтобы понять, кого я могу превратить в вынужденные союзники. Никто не предан больше, чем тот, кого ты держишь на коротком поводке.
— Ларисе Сергеевне не выдавайте! — умоляюще повторила Домна. — Погонит она меня!
— А и погонит, что с того, — проворчала я, но больше для вида. — Много ты тут наработаешь, крысы и те с голоду дохнут. Так была где?
— У дочери, где мне быть! Она все хворает, — Домна так виновато заглядывала мне в глаза, что я впала в некое замешательство. Без подробностей сложно понять, почему Лариса, какой бы змеей она ни была, будет гонять Домну из-за визита к дочери.
Я разжала пальцы, и Домна забрала поднос.
— Пойдем, отнесешь ко мне в комнату. Так что твоя дочь? Почему тебя из дому погонят?
Может, дочь Домны — падшая женщина? Или больна чем-то сильно заразным, и тогда я совершенно зря не только стою рядом с ней, но и доверила ей нести еду для моих детей.
Домна остановилась. У меня теперь был совсем невысокий рост, но она была ниже меня почти на голову, с широкими седыми прядями в густых волосах, с удивительно крепкой для ее возраста грудью и не менее поразительно прямой для прислуги в бедном доме спиной.
— Клавдия Сергеевна, да сбережет ее вечный покой сила великая, Леониду мою не жаловала, — проговорила Домна, упрямо смотря в темноту коридора, и мне ничего яснее не стало. — Вам ли, барыня, не знать: хоть и родная кровь, а с глаз прочь, и сердцу спокойней.
Зря я отдала ей поднос, не знаю, как ее дочь, но Домна сама выглядит не очень здоровой психически.
— Кто кому родная кровь?
— Леонида моя, барыня, Ларисе Сергеевне, да Матвею Сергеевичу покойному, да Клавдии Сергеевне покойной, родня! — всерьез возмутилась Домна. — Хоть и покойного младшего брата покойного Сергея Акакича дочь, а родня!
Многовато я насчитала покойников. Домна, выходит, вдова родного дяди Ларисы, я не единственная здесь золушка, у Ларисы эксплуатация ближайшей родни поставлена на поток.
Мы дошли до двери, и я осторожно потянула за ручку, приложила палец к губам, сперва заглянула в комнату. Дети спали на той самой узкой кровати, Парашка что-то шила, носом уткнувшись в ткань. Я кивнула Домне — заноси поднос, опять приложила палец к губам, теперь уже для обернувшейся к нам Парашки.
— Ужин принесла, — прошептала я. — Иди, Домна, будь спокойна. Спасибо, что помогла.
— Хранит вас сила великая, барыня, — на прощание сказала мне Домна и ушла.
Парашка, не отрываясь, смотрела на поднос и озадаченно чесала голову, чересчур остервенело, как по мне, не станут ли следом за ней чесаться и мои дети?
«Барыня, барыня, — рассеянно подумала я, двигая поднос подальше от края стола. Если я завтра не прикажу переселить нас наверх, нужно будет здесь разобраться. — Барыня. Ларису никто при мне барыней не называл, это что-то да значит?»