Глава 4
— Вы как всегда прелестны.
— Всегда?
— Точнее вечно. И почему я на вас не женился?
— Думаете, я бы согласилась?
— Кто знает? Может быть, придут времена, когда я буду в расцвете лет…
Они оба улыбнулись шутке.
Что восхищало Нат в Арчибальде, так это его чувство юмора.
Через несколько месяцев ему стукнет восемьдесят восемь, но, несмотря на возраст, от него исходило какое-то странное очарование. Правда, так бывало не всегда. Временами Нат замечала, как его взгляд вдруг затуманивался и Арчибальд становился похожим на мумию. Моменты отрешенности длились, как правило, не больше четырех-пяти секунд и очень редко — секунд десять. Затем в нем вновь вспыхивало пламя жизни и начинали блестеть глаза. Одно ласковое слово, и его губы растягивались в слегка иронической улыбке, а симпатичные ямочки на щеках делали мягче жесткие черты лица.
«Как он великолепно выглядит, — думала Нат. — Стройный, сухощавый, ни капли лишнего веса, всегда безупречно элегантный. В нем все, даже морщины, лишь подчеркивает неуемную жажду жизни и по-юношески задорную манеру поведения».
Соперники Арчибальда Найта утверждали, что он питается кровью своих сотрудников. Своей неутомимой энергией он изматывал тридцатилетних, выжимал из них все соки, ошеломлял цифрами. Найт мог разбудить любого из них звонком среди ночи, чтобы пожелать приятных сновидений. Он держал свою команду под колпаком, не давая возможности расслабиться. Бывали дни, когда его подчиненные не имели ни минутки свободного времени чтобы сбегать перекусить или, скажем, завернуть в туалет, словно самому Арчибальду эти естественные потребности были совершенно несвойственны. Он мог в один и тот же день вызвать к себе поочередно с десяток директоров предприятий и устроить им разнос. Те покидали его кабинет подавленные, внезапно постаревшие и выглядели в эти минуты гораздо старше, чем шеф.
— А вы еще способны покорять женские сердца! — сказала Нат.
— Бог с вами! Такой старик как я!
— Вы мне не верите?
— Скажите, о ком вы ведете речь, и мы посмеемся вместе.
— Угадайте!
— Английская королева?
— Пегги Сатрапулос.
В его глазах вспыхнули лукавые огоньки.
— Она все еще Сатрапулос?
— Конечно, она же вдова.
— Разве она не вышла замуж? Я когда-то хорошо знал ее бывшего свекра, старого Балтимора.
Нат, не выдержав, хихикнула.
— Вас рассмешило слово «старый»? Вы правы, он был моим ровесником. Да, полвека отделяет нас от вашего поколения. Я даже преуменьшил… Скажем, век — и на этом точка!
— Должно быть, это потрясающе…
— О чем вы?
— Достичь вершин власти и почивать на лаврах.
— Ну что вы, такая юная, можете знать об этом?
— Довольно много.
— Вы преувеличиваете…
— А вы, оказывается, пессимист.
— Скорее реалист.
— Не скажите! Ваша репутация свидетельствует совсем о другом.
— Богатым часто приписывают многое из того, чего на самом деле нет.
«И стараются им побольше продать», — мелькнуло в голове у Нат. Ходили слухи, что в бронированных подвалах принадлежащего Найту ранчо хранятся бесценные творения искусства, которые, кроме Арчибальда, никто никогда не видел. Поговаривали и о том, что он не имел привычки при покупке той или иной картины интересоваться, откуда она взялась. К музеям Найт относился с презрением, считая, что тупые взгляды невежд оскверняют шедевры искусства. Разве может возникнуть у нормального мужчины желание выставить напоказ перед слугами обнаженное тело собственной жены? Он был убежден, что высшее наслаждение от созерцания шедевра можно получить лишь тогда, когда остаешься с ним один на один. А это возможно при условии, если ты им владеешь. Никто не мог похвастаться тем, что когда-либо спускался в «пещеру» этого современного Али-Бабы. А из церквей и музеев по-прежнему ежегодно исчезали навсегда картины и драгоценные реликвии.
— Ваша подруга имеет отношение к выборам?
— Вот уж нет. Из-за политики она уже потеряла своего первого мужа.
— Да, он был вполне приличным молодым человеком. Старики остаются жить, а молодые умирают. Это несправедливо.
— Старый тот, кто умирает первым.
В серых глазах старика мелькнул огонек.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно. Повторите! Это ваша мысль?
— Нет, армянская пословица.
В салон вошел камердинер и молча поклонился.