— Сегодня после обеда.
— И это тебя волнует?
— Я же сказала, что заперла ее на ключ.
— За что?
— Она спит с одним типом.
— Странно. Я всегда считал ее ребенком.
— Я не могу тебе всего объяснить. Это слишком длинная история.
— Никуда она не денется. Вернется, вот увидишь.
— Нет. Свою дочь я уж знаю. Перед твоим приходом я все рассказала Джереми.
— Джереми? Зачем?
Пегги соскочила с постели и натянула халат.
— Послушай, Рони. Ты мне надоел. Будь добр, одевайся и уходи.
— Мадам больше не требуются мои услуги? — пробурчал он.
На ее лице читалось раздражение.
— Поторопись. Мне нужно побыть одной.
Рони с видом обиженного ребенка взял свои трусы, рубашку и носки. Галстука нигде не было видно, и он, опустившись на колени, заглянул под кровать.
Раздался телефонный звонок. Пегги схватила трубку.
— Слушаю.
Это была Нат, голос которой дрожал от возбуждения.
— Все прошло как нельзя лучше. Старый краб попался в сеть! Еще небольшое усилие с твоей стороны и… Кто там у тебя? Я не помешала?
— Потерпи минут пять, я сама перезвоню.
В эту минуту ей ужасно захотелось пнуть ногой эту белую задницу, торчащую из-под кровати.
— Подожди! — продолжала Нат. — Арчи Найт приглашает нас к себе во вторник вечером! Отмени все свои встречи.
— Где мой галстук? — мрачно спросил Рони.
— Дорогая, — Пегги попыталась остановить подругу. — Повторяю, я не могу сейчас разговаривать с тобой. У меня тут один зануда. Я его вышвырну и тотчас же тебе перезвоню. — Повернувшись к любовнику, неловко натягивающему брюки, она наткнулась на его яростный взгляд.
— Это уже слишком! — бормотал Рони, надувшись как индюк. Он схватил куртку и выскочил в коридор, изо всех сил хлопнув дверью. А Пегги спокойно набрала номер Нат. К Рони Бейли она относилась как к прирученной собачонке — не успеешь позвать ее, а она уже стремглав несется навстречу. А вот Арчибальд Найт — это совсем другое дело. Здесь нужна предельная осторожность в обращении. В одно мгновение были забыты и Джереми, и Чарлен, и Рони. Приятный трепет, возникающий у нее тогда, когда в сеть вот-вот могла угодить крупная дичь, охватил все ее тело.
Квик вышел из раздевалки с сияющим лицом. От этой его откровенной радости Лон стало не по себе, она инстинктивно почувствовала в ней угрозу своему счастью. Квик прошел рядом, не замечая девушки, размахивая спортивной сумкой и подпрыгивая на ходу.
— Квик!
Он обернулся и нахмурился.
— Ты еще здесь?
— Я ждала тебя.
— Ладно, пошли.
— Куда?
— Ко мне, куда же еще!
— Лучше туда не возвращаться.
— Это еще почему?
— Моя мать знает этот адрес.
— Ну и что?
— Она не оставит нас в покое.
— Послушай, Лон. Мне до лампочки твоя мать. Я ей ничего не должен.
— Ты — возможно. Но не я.
— А кто тебя заставляет бегать за мной?
— Квик…
Он поставил сумку на землю и обнял Лон за плечи.
— Нам нужно поговорить. Знаешь, такое произошло! Я даже не могу в это поверить… Невероятно! Видела этих типов из «Невады», которые только что со мной говорили? Ты сейчас упадешь. Знаешь, что они мне предложили? Не поверишь, но я подписал с ними контракт! Меня берут на работу!
— И что ты у них будешь делать?
— Как что?! Они дают мне машину! Я буду гонщиком! Понимаешь?
Лон смотрела Квику в глаза, но он не видел ее. Это был скорее монолог, чем диалог. И девушка почувствовала, что он не сказал ей самого худшего.
— Это здорово, — Лон старалась говорить спокойно. — Расскажи мне все.
— У этих типов наметанный взгляд! Они сказали, что наслышаны обо мне и пришли посмотреть, чего я стою. Они дают мне шанс! Конец этим добитым развалинам, этому ржавому лому! Меня берут в «Формулу-3». Сечешь? Хотя я сегодня был не в лучшей форме…
— Квик, это же замечательно! А когда ты начнешь?
— Это уже решают они. Сначала тренировки, а потом я буду работать у них там!
— Где там?
— В Европе! — Он засмеялся и добавил: — Невероятно! И уже завтра я уезжаю.
Лон внезапно ощутила во рту страшную горечь и, чтобы не расплакаться, быстро запихнула туда жевательную резинку.
— А где в Европе?
— Сначала в Греции…
Квик неожиданно остановился и недоверчиво посмотрел на подругу.
— Лон, я хочу, чтобы ты знала. Ехать со мной тебе нельзя. Это одно из условий контракта: никаких женщин!
Он пытался выглядеть огорченным, но ничего не получалось. Слишком велика была радость, чтобы ее можно было скрыть. Она чувствовалась во всем: в его нетерпении, в возбужденной речи. А у Лон в висках стучало: «Не заплакать… не заплакать…»