— Лон… — Он скорее угадал, чем увидел ее улыбку.
— Ты и сам видишь: слишком поздно, — прошептала она.
Теперь Пегги была уверена: прислуга ворует! На одну чашу весов она поставила пустое фарфоровое блюдо, на другую принялась выкладывать металлические бигуди, пока чаши не уравновесились. Туда, где находились бигуди, она добавила еще килограммовую гирю, а на блюдо выложила из консервной банки икру, всю до последнего зернышка. Но чаша с икрой продолжала оставаться вверху. Пегги быстро прикинула: 123 грамма икры Эмили втихомолку слопала на кухне! При одной только мысли, что ее обкрадывают, ей стало плохо. Она вскочила, нервно нажимая кнопку звонка, и бросила машинальный взгляд в зеркало, по привычке напрягая грудь. Да, этим природа ее не обидела: грудь по-прежнему оставалась высокой и упругой.
— Вы меня вызывали? — Эмили, скромно потупившись, остановилась у порога.
— Вам известно, сколько стоит килограмм икры? — зло прошипела Пегги.
Эмили пожала плечами.
— Я никогда не покупаю икру, мадам.
— Ну еще бы! Вы прекрасно обходитесь той, что покупаю я!
— Мадам!
— Замолчите! Вы съели 123 грамма! А килограмм икры стоит 163 доллара. Значит, ваш завтрак обошелся в 20 долларов и четыре цента. Я не собираюсь скармливать вам мой «шампунь», а поэтому вычту эту сумму из вашей зарплаты.
И, вывернув икру с блюда на голову, Пегги принялась сердито втирать ее в волосы. Эмили робко попыталась возразить:
— Мадам, уверяю вас!
— Вон отсюда!
Зазвонил телефон. Эмили поспешно сняла трубку.
— Мадам, вас спрашивает мистер Джереми.
Пегги подошла, но прежде чем взять трубку, вытерла лоснящиеся от икры руки о белоснежный передник горничной.
— Выметайся! — приказала она и, обращаясь к Джереми, попросила: — Перезвони чуть позже. Эта чертова икра попала мне в ухо!
Рони впервые за Бог знает сколько лет наслаждался невыразимым покоем и счастьем. Он впитывал радость всеми фибрами души и тела. Когда ему приходилось заниматься любовью с Пегги или, скорее, служить ей для занятий любовью, его желание не находило удовлетворения. Всегда после интимных встреч с ней он сам себе напоминал оскорбленную женщину, которую используют, не заботясь о ее удовольствии. Но Лон!
У дочери было все, чем не обладала мать. Лон была столь же нежна и мила, сколь ее мать бесчувственна и жестока. Теперь до Рони дошел смысл брошенной Лон фразы о том, что в его книгах «нет соли». Просто раньше он не испытывал подобных ощущений и даже не представлял себе, какое невыразимое наслаждение может дать согретая любовью плоть, когда ты забываешь о ней и все твое существо переполняет счастье, для которого не находишь слов.
— Ловишь кейф? — не без иронии поинтересовалась Лон, выходя из ванной.
— Лон…
— Рони, ты не мог бы оказать мне маленькую услугу?
— Услугу? — В эти минуты он вскрыл бы себе вены и отдал бы ей всю кровь до последней капли.
— Ничего особенного, — успокоила его Лон, причесываясь. — Мне нужно немного денег…
— И только? Да я отдам все, что у меня есть. Сколько тебе нужно? Двадцать, тридцать, пятьдесят, сто тысяч?
— Пятнадцати хватит. Я выпишу тебе чек. Предки заморозили мой счет в банке.
— Почему?
— Они подозревают, что я хочу отыскать Квика.
— Кого?
— Парня, которого я люблю.
Господи, да что она говорит? Ведь не прошло еще и десяти минут, как они вместе возносились к сияющим вершинам… И вот… Рони ощутил в горле горький комок.
— Парня, которого ты любишь? Какого парня?
Лон все еще причесывалась, спокойно улыбаясь, словно ничего не произошло.
— Квика, — повторила она. В ее голосе звучало нетерпение. — Из-за него мы поругались с Пегги. С моей мамочкой не соскучишься! Трахается со всеми подряд, воображая, что мне всего шесть лет.
Эти слова, как ножом, полоснули по сердцу Рони. Значит, Пегги попросту пудрила ему мозги, уверяя, что он был ее первым внебрачным приключением! А ее дочь, в которую он сразу без памяти влюбился, тоже любит другого! Не многовато ли для одного?
— Кто он, этот Квик? — стиснув зубы спросил Рони. — Что в нем особенного?
— Ничего. Он как все. Ему двадцать лет, он блондин. Автогонщик.
— И ты его любишь?
— Угу, — пробормотала Лон, натягивая толстый шерстяной свитер.
Нанесенная Рони сердечная рана была слишком свежа, чтобы он мог защищаться. Если бы удалось хоть на минуту притвориться легкомысленным, ироничным и добродушным… Но ничего не получалось.
— Лон?
— Что?
— Ты сейчас же отправишься домой.