Георг фон Омптеда
Вдовец
о главной дороге кладбища тянулась похоронная процессия. Впереди колыхался гроб, покрытый цветами, которые выделялись на темной зелени кипарисов, напоминая цветущую жизнь. Несмотря на свою красоту, они были обречены на увядание, подобно молодой женщине, лежавшей под ними — она умерла в полном расцвете своих сил. За гробом шел ее муж, сильный, могучий блондин. Он шел неуверенным шагом, как бы не сознавая, куда он идет. Его лицо, веки, крупные ноздри чуть покраснели; по временам он покашливал и отхаркивался.
За ним шли люди, одетые в черное. Кругом зеленели могилы. Теплый весенний ветерок, увлекая с собою зародыш жизни, проносился над ними. В воздухе веяло какой-то новой, зарождающейся жизнью, и казалось, что сегодня смерть не сможет убить ее.
Священник стоял у края зияющей могилы, куда спустили гроб одетые в черное люди. Он говорил о той, которая лежала там, в земле, и о том, кто остался на земле. Он говорил, что любовь их будет продолжаться и после ее смерти, и что на небе эти двое людей увидятся снова; на небе уготовано свидание этим двум людям, которые в этом мире знали лишь друг друга.
При этих словах взоры присутствовавших обратились к мужу умершей глаза которого наполнились слезами Отпевание закончилось молитвой. Цветы упали на гроб, комья земли застучали по нем, могилу засыпали вырос холм, венки закрыли его.
Высокий блондин пожимал руки, слушал какие-то слова и стоял один, — и отныне ему всегда придется быть одному. Но вот чей-то голос сказал ему:
„Пойдем, тебе нельзя здесь оставаться!“
Невысокий человек в цилиндре взял его под руку. Блондин покорно шел с ним. Они прошли через ворота кладбища мимо старых женщин, продававших венки, и, покинув мир мертвого города, очутились в суматохе жизни. Временами они шли то скорее, то тише. Через несколько времени невысокий человек остановился и вытер себе лоб:
„Н-да, однако, становится жарко!“
Когда они подошли к квартире вдовца, вдовец сказал, что он пройдется еще немного, и, поколесив по соседним улицам, они скоро снова очутились перед его домом. Но высокий блондин смотрел в окна его, как бы охватываемый тайным ужасом. Его друг сказал ему:
„Тебе надо бы немного прилечь!“
„Не могу!“
„Будь благоразумен, ты ведь переутомился. Ты бы поспал немного!“
„Я не могу теперь быть один в квартире! Теперь еще не могу!“
Невысокий человек взял его под руку, но, пройдя некоторое расстояние, он сказал, что весенний воздух утомляет его, и он не может больше ходить. Они оба- не ели еще ничего и потому вошли в ресторан и заказали себе поесть. Но это был очень печальный завтрак, так как вдовец подпер себе щеку рукою и не хотел ни к чему притронуться. Его друг говорил ему, что и тело предъявляет свои права. В конце концов, блондин решился чего-нибудь выпить. Он выпил несколько стаканов вина, и ему стало тепло.
Тогда он начал тихо рассказывать другу о своей жене. Он рассказывал об ее любви к нему, любви нежной и трогательной, об его любви к ней, о том, что, раскрывая утром глаза, он думал только о ней, а по вечерам он засыпал с мыслью только о ней одной.
Весь последний год в течение ее болезни он выходил из дому только по служебным делам. Они спали в разных комнатах, так как при ней на ночь оставалась сиделка, но по вечерам он, стоя на коленях, держал ее руки до тех пор, пока она не заснет. Тогда он тихо и осторожно освобождал свои пальцы из ее рук и отправлялся в свою одинокую комнату.
А теперь он остался один, совсем один! Он выпил залпом свой стакан. Они заказали вторую бутылку. Кровь бросилась в голову блондину. Его глаза блестели, отчасти от слез, отчасти от вина. Он сжал своему другу руку так, что тот поморщился. Затем он успокоился и стал только повторять про себя ее имя.
Уже стемнело. Кельнер спустил шторы. Зажгли огонь. Друг посмотрел на часы, засуетился, хотел платить, но так как кельнер почему-то медлил со счетом, то он поднялся уходить — его последний поезд уходил через шесть минут. Он посоветовал вдовцу идти поскорее домой, подобно матери, предупреждающей сына не гулять долго, затем они пожали друг другу руки, и невысокий человек убежал, будучи уверен, что он достаточно сделал для своего друга, которого он, впрочем, почти ни разу не видел за последний год.
Вдовец тоже предпочел бы пойти домой, но он боялся своей пустой квартиры. Кельнер, убиравший хлебные крошки со стола, начал почтительно говорить с ним, но этот разговор был неприятен одинокому гостю. Для того, чтобы отделаться от человека, он заказал еще одну бутылку.
Когда вино было подано, он налил стакан попробовать. Но потом выпил и второй. Ему стало хорошо, и он на минуту забыл о своем одиночестве.