Аркадий Самойлов с безучастным видом слушал эту хвастливую речь – иного главе русского правительства просто не оставалось. Он уже совершил то, что любой здравомыслящий человек назвал бы не иначе, как предательством, действуя из благих побуждений, и сейчас, несмотря ни на что, не мог признаться хотя бы самому себе, что ошибся. Но это было так, и чтобы цена ошибки не оказалась слишком высока, премьер-министр был готов на большее, нежели стать единственным слушателем вдохновленного собственной мощью американца. А тот, не замечая отсутствующего выражения на лице своего пассажира, говорил и говорил со все большим вдохновением, пока монолог не был прерван появлением одного из пилотов, покинувшего на время свою кабину.
– Полковник, сэр, мы на высоте тридцать пять тысяч футов, – сообщил летчик. – Ждем ваших указаний, сэр!
– Оставайтесь в этом квадрате вплоть до особого приказа, – распорядился Майлз, и, взглянув на Самойлова, произнес: – Наступает ваше время, господин министр!
Взобравшись на заданную высоту, оставив далеко внизу рваные, словно изрубленный лопастями воздушных винтов, клочья облаков, "Геркулес" перешел в горизонтальный полет. Теперь самолет двигался по кругу, центром которого оказалась российская столица.
– Отсюда мы можем вещать на всю европейскую часть России, – произнес полковник, став в стороне от Аркадия Самойлова. – Большая часть ваших телевизионных и радиостанций уничтожена, так что эфир сейчас практически пуст. Ваше обращение услышат очень многие, так что вам стоит быть как можно более убедительным, господин министр, пока вашим приказам еще кто-то подчиняется, и вы еще способны остановить бессмысленное кровопролитие. На ближайшие несколько минут вы – хозяин всего, что видите вокруг, в том числе и нас самих, но это только на несколько минут, не забывайте об этом, прошу, – усмехнулся Майлз.
Один из операторов указал Самойлову на кресло, усевшись в которое глава правительства оказался точно под бесстрастным "взглядом" объектива телекамеры. Аркадий еще успел заметить задник, раскрашенный в цвета российского флага, тот фон, на котором миллионы его сограждан увидят лидера страны, слушая его обращение.
– Вы можете говорить, господин министр, – сухо промолвил остававшийся безымянным американский офицер. – Все бортовые теле- и радиосистемы работают на передачу, вы в эфире.
Самым сложным оказалось выдавить из себя первое слово. Звуки застряли где-то в глотке, и пришлось приложить огромное усилие, чтобы просто вытолкнуть их из себя.
– Россияне! Сограждане! К вам обращаюсь я, Аркадий Ефимович Самойлов, глава правительства России. к сожалению, законно избранный президент Алексей Швецов трагически погиб, и теперь я говорю с вами на правах главы государства, принявшего на себя бремя власти в эти непростые дни. Наша страна оказалась в трудном положении, и только вы, те, кто сейчас слышит и видит меня, кто считает себя настоящими патриотами, преданными Родине, можете его облегчить!
Аркадий Самойлов не готовился к этому выступлению, ему не писали речь несколько дней, редактируя ее, вымарывая лишнее, шлифуя каждое слово, каждую фразу. Но с каждым произнесенным словом говорить становилось все легче, словно кто-то нашептывал на ухо нужные фразы, те, которые услышат на земле, к которым прислушаются, различив в них не страх за собственную шкуру, а заботу о тех людях, которые, как умели, продолжали служить своей родине.
– Я призываю всех, кто меня слышит, сложить оружие, прекратить сопротивление вошедшим на территорию страны американским войскам. Американцы явились не как враги, а как друзья, готовые оказать нам помощь не только словом, но и делом. Они здесь, чтобы сохранить порядок в стране, чего хотим и все мы, но они действуют своими методами, и лучшее, что вы, верные России солдаты, можете сделать – не мешать им.
С каждым словом Самойлов хрипел все сильнее, чувствуя, как пересыхает в глотке. Оператор, что-то почувствовав, торопливо, но без лишней угодливости, подал главе правительства чашечку кофе. Осушив ее одним глотком – кофе, уже остывший, липким комом скатился по горлу куда-то вниз – Аркадий понял, что снова может говорить относительно спокойно.
– Как Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами России я приказываю всем, кто остается верным воинской присяге, прекратить сопротивление и сложить оружие, не препятствуя продвижению подразделений американской армии по территории страны, – решительно и жестко произнес премьер-министр, не замечая, как замерли в ожидании находившиеся рядом вражеские офицеры, отлично понимавшие каждое слово русского главы. – Все части и соединения Российской Армии должны немедленно вернуться в места постоянной дислокации и там ожидать дальнейших приказов. Дальнейшее сопротивление приведет только к росту жертв, в том числе и среди гражданского населения, и разрушению инфраструктуры, восстановление которой в будущем потребует огромных усилий и колоссальных расходов, истощая страну. Всех, кто слышит меня, призываю проявить благоразумие. Не вынуждайте американские войска открывать огонь, тем самым потворствуя уничтожению собственной страны, той страны, которую вы готовы защищать с такой самоотверженностью!
В эти минуты по всей стране ожили сотни тысяч телевизоров, до той секунды пугавших мертвой чернотой экранов или бесконечным мерцанием "крупы", когда вдруг прекратили вещание сразу все каналы. Из динамиков радиоприемников вместо треска и скрежета помех зазвучали четкие и ясные фразы, голос, знакомый каждому россиянину.
Слова уносились в эфир, заставляя миллионы людей на огромном пространстве от Пскова до Уральских гор, от Мурманска до Сочи, напряженно замирать, боясь даже взглянуть друг на друга. Они жадно вслушивались и не верили своим ушам – тот, кто сейчас стоял во главе всего русского народа, и был им, этим народом, уважаем едва ли не в той же мере, что и сам президент, объявил о поражении страны, о капитуляции перед лицом врага, уже узнавшего горечь поражений и ярость русских солдат. Армия, сражавшаяся не за интересы горстки богачей, окопавшихся в коридорах власти, а за свою родину, была готова биться до последнего человека, до последнего патрона, но тот, кто должен был отдать такой приказ, уже чувствовал себя проигравшим.
– Ваш подвиг, ваша готовность к самопожертвованию никогда не будут забыты, – между тем взывал Аркадий Самойлов, чувствовавший, как голос звенит от неожиданного волнения. – Все вы, все те, кто не отступил, не бежал в страхе, а встал на пути чужаков с оружием в руках – настоящие патриоты своей Родины, и я преклоняюсь перед вами! Вы нужны России, жизнь каждого из вас бесценна, и я прошу не жертвовать ею сейчас! Мы проиграли эту войну, но я верю, что страна еще поднимется с колен, и тогда каждый из вас сможет совершить свой подвиг во имя будущих поколений, во имя великой России!
– Довольно! – Полковник Майлз вскочил с кресла, бросившись к Самойлову и крича операторам, словно впавшим в ступор от слов русского министра: – Прекратить передачу! Выключайте все, черт возьми!!!
Американец замахнулся, подскочив к Аркадию Самойлову. Наверное, он бы даже ударил – здесь, когда вокруг только свои, нечего бояться – если бы не встретился взглядом с русским министром, в глазах которого был не страх, а ненависть и жгучая ярость.
– Ваше время закончилось, – произнес полковник, отступая на шаг назад, словно отброшенный решительным и гневным взглядом своего оппонента. – Отличная работа! Молитесь теперь, чтобы ваши люди исполнили этот приказ. А иначе мы уничтожим их всех, всех этих безумцев, и ваша страна превратится в одно огромное кладбище, господин министр!
Пилоты "Геркулеса", получив приказ, развернулись, ложась на обратный курс. Дело было сделано, теперь оставалось только ждать. Американские офицеры, занятые своими делами, продолжали колдовать над приборами, изредка прерываясь, чтобы сделать глоток кофе, а Аркадий Самойлов, чувствуя пустоту внутри, чувствуя, что в груди словно лопнула туго натянутая струна, устало откинулся на спинку кресла, всем телом чувствуя мелкую вибрацию, пронизывавшую "тело" заходящего на посадку самолета. За бортом монотонно гудели турбины, лопасти воздушных винтов продолжали свой стремительный бег по замкнутому кругу, и, наконец, шасси вновь коснулись бетонного покрытия посадочной полосы.