— Ладно. Я посмотрю.
Викториан протягивает мне что-то, завернутое в плотную коричневую бумагу.
— Мне пора, братишка. Люблю тебя. Скоро буду дома. И береги себя, ладно?
— Буду, и я люблю тебя, Рай, — отвечает он. — Будь осторожна. И не доверяй Викториану полностью. Знаю, он рядом и помог тебе. Но я не знаю. Что-то в нем есть такое. Не уверен, что мне это нравится.
Я улыбаюсь.
— Ладно, ладно. Поняла. Будь осторожна. И я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Щелчок на линии дает мне знать, что младший брат закончил разговор. Я возвращаю Вику сотовый.
— Там все в порядке? — спрашивает он и садится рядом со мной.
Я пожимаю плечами и заглядываю в пакет. Что-то вроде пирога из жареного теста, внутри он пахнет тушеным мясом.
— Ну, с моим братом все в порядке. — Я подношу пирог к носу и нюхаю, затем смотрю на Вика. — Но тут столько всего происходит. Твой брат в ярости и, похоже, не контролирует свою армию. — Я впиваюсь в мясной пирог и как только ощущаю острый вкус на языке, желудок урчит в ответ. Я понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз ела что-либо. То есть, обычную человеческую еду.
Взгляд шоколадно-карих глаз Викториана не отрывается от меня.
— Да, там плохая ситуация. Мой брат, — он отводит взгляд, — вышел из-под контроля. — Он смотрит вдаль, на зубчатые горы. — Несмотря на всю грубость отца, он по-прежнему твердо верит в то, что следует кодексу вампиров. — Затем он сурово смотрит на меня. — Если его поймают, Валериан будет страдать так, как ты себе и представить не можешь.
Я продолжаю есть, запихивая в рот куски побольше, чтобы утолить голод.
— Вкусно, да? — спрашивает Вик. Он кивает в ту сторону, откуда пришел. — Лучшая пекарня в радиусе ста миль.
Я киваю в знак согласия, думая, что он, должно быть, прав, и продолжаю есть. Жуя, я оглядываю маленькую деревушку и людей, снующих по мощеным улицам. Пожилая женщина в красном шарфе, повязанном на голове, коричневом платье и ярком фартуке, повязанном спереди, в шерстяном свитере и крепких черных сапогах до голени перебегает улицу с удивительной ловкостью. Проходя мимо нас, она бросает взгляд сначала на меня, потом на Викториана и что-то бормочет себе под нос.
— Пусть Бог проведет меня через это мрачное место к моему молитвенному дому, — говорит она тихо, но отчетливо. Затем быстро заходит в маленькую церковь и исчезает за толстой деревянной дверью, которая выглядит так, словно была построена еще при короле Артуре.
— Многие ли здесь говорят по-английски? — спрашиваю я и доедаю пирог.
— Она говорила не по-английски.
Я сглатываю и вытираю рот.
— На чем она тогда говорила?
Викториан улыбается.
— На румынском. Похоже, ты переняла кое-что от моего отца.
— Отлично, — отвечаю я. — Не терпится узнать, что еще всплывет. — Я встаю и осматриваюсь. — Хорошо, Вик. Я ухожу. — Я бросаю на него быстрый взгляд. — Мне нужно немного побыть одной.
— Подожди, — говорит Викториан и наклоняется ближе. Он кладет руку мне на плечо. — Есть еще кое-что, о чем я должен тебя предупредить.
Я скептически смотрю на него.
— Что еще? Что теперь у меня есть три могущественные родословные стригоев, сходящиеся с моей? Да, я знаю. Да, я буду осторожна…
— Ты можешь многое пережить, — говорит Викториан, игнорируя мою тираду. — Нечто, что происходит вне тела. Ты увидишь больше, чем просто глазами другого человека, — серьезно говорит он. — Ты действительно будешь там. Или так тебе будет казаться.
Мой разум не сразу осознает это.
— Ты имеешь в виду… будто становишься двумя людьми? Мной и кем-то еще?
Он качает головой.
— Нет. Почти как… соприкосновение с чужой душой. Ты будешь внутри них, будешь слышать, видеть, чувствовать все, что они. Только они не будут знать, что ты там.
Я потираю сначала глаза, потом лоб.
— Это… отвратительно. Как я могу этого избежать?
Уголки губ Виктории приподнимаются в легкой улыбке.
— Вряд ли. Но со временем ты сможешь научиться контролировать. Тебе придется. Потому что, хотя душа и тело, к которым ты приходишь, не могут слышать или видеть тебя, они чувствуют твои эмоции. Все, что испытываешь ты, испытывают и они. — Он пожимает плечами. — Если ты напугана, то и они напуганы. Сердцебиение учащается, появляется одышка, выброс адреналина.
Я качаю головой.
— Почему?
И снова он улыбается, и это скорее улыбка сожаления, чем что-либо еще.
— Потому что на это способны самые сильные из стригоев. Они делают это специально, чтобы получить контроль над своими жертвами.