Николай Фридрихович Олигер
Вечер
Город большой, — губернский. Есть магазины с зеркальными окнами, мостовая на главных улицах, есть театр. Над входом в театр — гипсовое изображение полуодетой женщины, которой, должно быть, очень холодно в большие морозы. К голой, толстой груди она прижимает лиру, а нос у нее давно отбит. По ночам город освещается плохо. Но от темноты он выглядит еще больше: длинные улицы пропадают в синеватом мраке и кажутся бесконечными.
В самом начале длинной улицы — двухэтажный дом, выкрашенный розовой краской, с белыми карнизами. Внизу помещаются бакалейная лавка и сапожная мастерская. На окнах, которые принадлежат этой мастерской, наклеены вырезанные из синей и белой бумаги дамские башмаки. В верхнем этаже — квартира.
Квартира просторная, в шесть больших комнат, и есть еще темная, седьмая, где стоят платяные шкафы и корзина с грязным бельем. В темную запирают Лялика, когда он не учит уроков, но там же, на полочке, всегда держат сушеный компот и варенье и, потому, сидеть там не так скучно.
Обои везде светленькие, пестренькие, с розами и птичками. Только гостиная оклеена темно-коричневыми, под цвет мебели. Свой кабинет папа хотел оклеить под дуб, но мама сказала, что это годится только для столовой, а для кабинета купила тоже светло розовенькие, с хвостатыми японскими птичками. Лялику они понравились.
Комната Лялика — рядом со спальней, и широкая дверь никогда не закрывается. В этой же комнате сделана из деревянных рам и синего коленкора невысокая перегородка. За перегородкой — длинный сундук, а на сундуке — постель для горничной. Там всегда немножко пахнет репейным маслом и черемуховым мылом.
На столе у папы горит большая, тяжелая лампа с зеленым абажуром. Свет от нее падает прямо вниз, на листы „Нивы“, — обтрепанные, с залоснившимися и волнообразно изогнутыми нижними краями.
Лялик смотрит картинки.
Иногда его внимание привлекается каким-нибудь местом в длинном романе, который печатался через весь год, в начале каждого номера. Тогда он перестает ворочать истрепанные листы и прочитывает столбец, полтора. Ему девять с лишком лет, и читает он бойко.
Потом опять шуршат листы и открываются новые картинки. Толстые немцы в средневековом кабачке. Офелия, утопающая среди бледных болотных цветов. Смотр войскам на Марсовом поле.
В доме совсем тихо и, поэтому, листы шумят так громко, как будто рвутся. Лялику это нравится и он нарочно перекладывает их справа налево быстрее, чем нужно. И, выпятив губы, подражает звуку: „Ширр... Ширр...“
Во всем доме горит только одна лампа. Папа с мамой уехали в гости.
Почти все комнаты проходные, и когда Лялик отрывается от книги и смотрит налево, он видит что-то вроде темного, длинного коридора: это гостиная и зал. В зале почему-то блестит краешек рамы из золотого багета и этот блеск немного тревожит Лялика. Налево — спальная. Там не совсем темно. Откуда-то из невидимого источника льется слабый свет, красный и тихий. Мягкими мазками ложится на белые подушки, на мраморную доску умывальника. Но Лялик знает, что в спальной горит лампадка, — от нее идет этот свет, — и не тревожится.
Страниц осталось уже немного. Лялику начинают надоедать Офелии и парады. Он даже не читает подписей под картинками и останавливается только на некоторых.
Вот, — нарисованная женщина, похожая на ту, которая стоить над городским театром. Только на этой совсем уж ничего не надето, если не считать тонкого, полупрозрачного шарфика вокруг бедер. Она подняла обе руки над головой, переплела пальцы. Над пальцами горит звезда и вокруг этой звезды аккуратно нарисованы расходящиеся во все стороны тоненькие лучи. Лялику досадно, зачем надет шарфик. Он хмурится. И ему хочется, чтобы женщина ожила, выпрыгнула из бумажного листка и начала ходить по с голу, — совсем голая, живая, теплая. Тогда он взял бы ее в руки, снял даже и тоненький шарфик и рассмотрел — всю. Ему было бы приятно распоряжаться, как игрушкой, этим маленьким телом. Уж она то рассказала бы ему о всех тайнах.
Лялик смотрит на женщину пристально и долго, не мигая, пока глаза не наполняются слезами. Но она не шевелится, и ровно горит звездочка, а вокруг расходятся аккуратные, нарисованные по линейке, лучи.
Дальше — маневры французских войск, потом немцы. Потом дедушка с елкой. Лялик презрительно морщится. Желал бы он посмотреть на самом деле такого дедушку. Елка ему нравится и он, нагнув голову на бок, старается высчитать, сколько дней осталось до Рождества. Месяц. Нет, больше месяца. Еще очень долго.
Захлопывается толстый зеленый переплет, от которого приятно пахнет книжной затхлостью. Лялик соскальзывает с кресла, на котором стоял на коленках так долго, что в мягкой обивке выдавились две ямочки, захватывает книгу обеими руками и несет ее на папину этажерку.