В коридоре слышны легкие шаги Насти. Петровна быстро выпрямляется, оправляет платье. Кучер гладит бороду.
— А вы уж опять тут пакостничали? — замечает Настя. Потом оборачивается к мальчику. — Я вам уже и ужинать приготовила, Лялечка. Молоко и бутерброды. Пойдете?
— Ну, почему не в кухне? Я хочу в кухне ужинать.
— Разве барину можно на кухне? Нехорошо. Тут и грязно у нас. А там чистенько, новая скатерть постлана.
Лялик колеблется. Ему кажется, что ужинать в кухне — действительно, ниже его достоинства, но с другой стороны, хочется еще сидеть здесь и ждать, что будет дальше. Может быть, что-нибудь новое, чего он никогда еще не видел и не знает.
Артем так многообещающе подмигивает. И на жирном лице у Петровны играет добрая улыбка, как будто она только-что сделала нечто очень хорошее.
— Хотелось бы сегодня... ужинать здесь! — извиняющимся тоном говорит Лялик. Прибавляет вскользь кивая головой по направлению к комнатам: — Там темно... Я не люблю...
— Да уж я посижу с вами... Пойдете?
Лялик неохотно встает. Его взгляд бегает по просторной, с красным ситцевым пологом, кровати Петровны.
Настя осторожно тянет его за рукав.
— Идите... А то вдруг опять господа раньше временя приедут... И заругаются.
Идут вдвоем по коридору. В темном углу Лялик, подняв руки, — он еще не дорос до плеча горничной, — обнимает Настю за талию, тянет пуговицу и пытается сделать то же, что кучер.
— Ах вы... какой шустрый!
Настя крепко прижимает его к себе и часто дышит. К Лялику переливается теплота ее упругого тела, которое отчетливо чувствуется сквозь тонкую одежду. В нем вспыхивает какое-то новое, еще незнакомое ему чувство. Щеки горят до боли и глубоко внутри совершается странное изменение. Там какая-то пустота, которую необходимо нужно заполнить.
Под рукой теплое, гладкое тело, которое почему-то вздрагивает. Настя прижимает к себе Лялика еще сильнее, нагибается. И когда он чувствует у себя над ухо к ее отрывистое дыхание, ему вдруг делается противно и страшно, он вырывается и бежит вперед. Через гостиную, через зал, в котором блестит золотая рама. Темнота потеряла теперь свой смысл.
Горничная догоняет его с лампой.
Лялик сидит за столом, ест бутерброды, пьет молоко и хмурится. Искоса взглядывает на горничную, которая возится у буфета, побрякивает тарелками. Молчат.
Насте зачем-то понадобилось в кухню. Лялик остается один, медленно допивает стакан и темная тишина длинного вечера опять начинает подкрадываться к нему со всех сторон.
Со старого дубового буфета таращит глаза вырезанная из дерева страшная рожа, которою часто пугали Лялика, когда он был еще моложе. — „Смотри, тебя буфетный чертик возьмет!“ Теперь Лялик знает, что чертик — из дерева, и, поэтому, совсем безвреден, но старое неприязненное чувство еще сохранилось. Столовую Лялик любит, только когда там гости. Тогда шумно, накурено, вся мебель в беспорядке, — и, поэтому, весело.
Не дожидаясь Насти, сам берет лампу, — маленькую, похожую на ночник, — и переходит к себе в комнату. По дороге выхватываются из темноты закругленные углы мягкой мебели, поверхность полированного столика, кожаная, с бронзовыми украшениями, крышка альбома. Все вспыхивает нервным светом на короткое мгновение и, мигая, опять прячется в сонном и загадочном однообразии.
Большая лампа, в кабинете, уже погашена. И теперь самая светлая комната, не считая спальной, где все еще рдеет своим красным огнем лампада, — это комната Лялика. Маленькая, стиснутая перегородкой. Здесь его кровать, столик для игры, — с Андреем Иванычем Лялик занимается в кабинете, — низенькая этажерка, на которой навалены книжки, пустые коробки, обрывки бумаги. Кровать деревянная, короткая, какие бывают у маленьких детей, и это очень неприятно, но к Рождеству обещают подарить новую кровать.
Лялик раздевается, быстро ныряет под одеяло. Если бы мама была дома, то теперь нужно было бы встать в кровати на колени и читать вслух „Отче наш“ и вечернюю молитву. А утром, когда так холодно, пасмурно и не хочется подыматься с постели, нужно читать „К тебе, Владыко, человеколюбче...“, но уже шепотом, потому что тогда папа еще спит и его нельзя будить.
В постели как-то неудобно. Подушка лежит криво и одеяло не расправляется. После долгих хлопот Лялик натягивает его до подбородка, лежит на спине и смотрит в потолок.
Потолок здесь не штукатуренный, а просто деревянный, оклеенный блестящей белой бумагой. От времени на этой бумаге появились желтые узоры и линии, в которых можно отыскать очень любопытные фигуры. Там, в самом углу, одногорбый верблюд, а поближе — старое лицо с таким же загнутым книзу носом, как у покойной бабушки. Над тем местом, где стоит лампочка, отражается светлый, слегка сплюснутый кружок, перегороженный пополам более темной черточкой. Лялику часто очень хочется понять, отчего получается эта черточка.