Теперь мысли тоже развлекаются светлым кружком, потом крючковатым бабушкиным носом. На этом носу села темная бородавка, которой раньше не было. Бородавка шевелится, ползет. Ага, это клоп. Вот, он упадет с потолка и будет кусать всю ночь.
Хочется позвать Настю и сказать ей, чтобы она раздавила клопа длинной ручкой от половой щетки. И вообще, веселее засыпать когда близко, за перегородкой, ворочается и вздыхает другой человек. Но Лялик чувствует, что, если позовет теперь горничную, то случится еще что-то и потому молчит.
Приближаются воспоминания и образы, которые на время прятались куда-то далеко, словно уходили за ширмы. Жирная, мягкая грудь Петровны, которую целовал кучер. Потом еще... Лялик представляет себе всю, известную ему, человеческую наготу в самых разнообразных, перепутанных картинах.
Фантазия постепенно разгорается, образы делаются все ярче. Они почти совсем живы, — но вдруг все рассыпается, и опять ровно горит тусклая лампочка и кривляется в углу одногорбый верблюд.
Во рту пересыхает. Лялик проводит кончиком языка по губам, плотнее кутается в одеяло и опять строит, строит. Думает, что вышло бы, если бы раздеть всех знакомых. Видит перед собою целую вереницу женщин, — молодых, старых, худых, толстых. И все они совсем наги, и на ходу у них трясутся большие животы и отвислые груди. Они стыдятся и отворачиваются от Лялика, стараются скрыть самое тайное, что есть в их теле. Но Лялик силен, как волшебник, он им приказывает и они повинуются. Бегут нагие, открытые, падают на спину, нагромождают тела на тела.
Что-то скрипнуло в соседней комнате, — и чувство, вызванное нагими женщинами, смешивается со страхом. Вот они уже потускнели, скрылись.
Мозг устал. Не хочет работать. И Лялик мысленно убеждает самого себя:
— Нужно спать.
Иногда бывают страшные сны: темные пропасти, разбойники, или когда падаешь с высокой башни. Но это редко. Пугают не сны, а тот момент, когда засыпаешь. Это почему-то очень страшно и Лялик иногда подолгу лежит в полумраке с широко открытыми глазами, расправляя слипающиеся веки пальцами, чтобы только не уснуть.
Этот новый страх пришел к нему совсем недавно, и не уходит, а все укрепляется. Кажется, что если уснешь, то уже никак нельзя будет проснуться. Лялик даже почти видит свой страх: большой, круглый, холодный и мягкий, с одним глазом, который никогда не мигает. Вместе с дремотой одноглазый страх подходит все ближе, смотрит и не мигает. Если уснешь, он навалится — холодный, мягкий — и задушит.
Лялик даже жаловался маме, хотя он очень редко говорит о том, что делается внутри него. Мама сердилась.
— Всегда разные глупости... Ты ленишься на ночь молиться, и Боженька тебя наказывает.
Лялик слышал тут какую-то неправду, но все-таки пробовал молиться усерднее. Страх не уходил.
Вот и сейчас уже караулит, подкатывается. Может быть, когда в доме никого нет, то он показывается совсем. Сядет сначала тут, на полу, посреди комнаты. Он безногий и катается, как шар. Тогда Лялик умрет.
А вызванные образы все таки не уходят далеко, прячутся, как за ширмы, и часто выглядывают. Но благодаря им, страх только сгущается, холодеет.
Лялик упрям. Когда он капризничает, за уроком, Андрей Иваныч обещается наябедничать папе. Тогда Лялик начинает капризничать еще больше и кричит: — „Ну и пусть! Ну и пусть!“ — хотя очень боится папы и знает, что будет наказан.
И теперь ему тоже хочется почему-то сказать громко:
— Ну и пусть!
Он поворачивается на бок, лицом к стене. Если впереди нет большого пустого пространства, то не так страшно.
Прислушивается.
В кухне громко хохочет Артем. Значит, еще не уехал. Хохочет басом, и временами к нему присоединяется тонкий смех Насти.
Лялику делается скучно и обидно до слез, так что он вытирает глаза краешком одеяла. Им там весело, а он — один. И он боится уснуть, и одноглазый страх, может быть, сидит уже посреди комнаты, а в зале, пожалуй, спрятались воры и там караулят.
— Ну и пусть!
Садится, кутается в одеяло и, закрыв глаза, чтобы не видеть страха, если он уже здесь, громко, надорванным голосом, зовет:
— Настя!
От собственного крика сразу делается легче. Открывает глаза, осматривается. Никого нет. Ровно горит лампа. Клоп переполз уже с бабушки на верблюда. Скоро начнет спускаться по стене. Все, как будто, так хорошо и обычно, но теперь уже необходимо видеть Настю, чувствовать живого человека, слышать, как вздыхает и ворочается за перегородкой.