Слава посмотрел на нее и разжал руки. Она обошла стол и села на свое место у окна.
«Он еще вырос, — думала про себя. — Какой у него рост? Метр девяносто пять? Или больше? Я ему по грудь, наверное, стала. Раньше, когда танцевали, можно было чуть поднять голову и прикоснуться к его губам. А теперь…»
Ход ее мыслей привел к тому, что щеки залил малиновый румянец. Он сделал вид, что ничего не заметил, и произнес:
— Да, хватит молчания… Я не сидел, Бэла. Я Родине служил.
Его признание прозвучало так глухо, что ей стало страшно, и почему-то больше не хотелось знать, где он был все эти годы. Однако Слава не собирался останавливаться, задумчиво глядя на нее, словно погружаясь в прошлое:
— В том нашем последнем году отца должны были перекинуть на другую точку. Но когда и куда, он нам не говорил, или и сам не знал. Просто пришел как-то днем домой, чего раньше не было никогда, и сказал, что у нас на сборы есть три часа. Три часа на все: документы, вещи, моя школа, друзья. Отец не разрешил никому говорить о нашем отъезде, но я ослушался. Пока родители занимались сбором документов, я доскочил до Егора и передал ему записку для тебя. Знал, что ты еще у репетитора. Надеялся, что ты придешь на вокзал проводить меня. Там бы я смог хоть что-то тебе шепнуть. Но ничего этого не произошло. Не имею права называть тебе места, где я побывал. Одно могу сказать: далеко. Телефона у меня по-прежнему не было, позвонить я никому не мог. Отправил один раз письмо тебе, оно осталось без ответа.
— Я ничего не получала.
— Знаю. Отец потом сказал, что на почте ему вернули это письмо. Он просто молчал, не говорил мне ничего. Я его понимаю. Это долг, служба, обязанность. Никаких претензий. Я был мальчишкой и мог наворотить дел. Отец за мной строго следил. Лишь перед самым поступлением в «вышку» я смог связаться с Егором. Он мне и сообщил, что ты вышла замуж сразу после школы. Я не хотел верить, но он был очень убедителен. А потом несколько лет учебы, которые даже сравнить не с чем: когда забываешь все, кроме желания жить… Но об этом не хочу. Было. Прошло. Сейчас есть служба, и я благодарен всем, кто помог мне стать таким, какой я сейчас.
Он замолчал, глядя на девушку, сжавшуюся на стуле у окна. Было заметно, как она мелко дрожит то ли от его рассказа, то ли от холода, которого Слава не чувствовал, привыкший к любым условиям существования.
— Не мерзни там, иди ко мне, — позвал ее, затем привстал и, взяв за руку, перетянул к себе на диван.
Закутал в свой свитер и обнял. Бэла не сопротивлялась, она действительно вздрагивала от нервной дрожи, а рядом с ним понемногу успокаивалась. И ждала продолжения истории его жизни. Он словно кожей ощутил ее волнение и тихий голос надежды.
— Ты помнишь, что у меня был старший брат? Он тоже служил, правда, не в таких жестких условиях, как я. У него были возможности и желание выехать куда-то. Вот в одном из таких отпусков он и познакомился со своей будущей женой. Говорят иногда: «встреча, изменившая жизнь». Частично это и про моего брата. Только я бы сказал иначе — встреча, изменившая его. Любовь… Она и созидает, и разрушает. Брат в полной мере получил и то, и другое. Ему больше не важна была служба, он думал только о том, где и чем занимается его девушка, тогда еще девушка. А она была начинающей моделью. Нет, ничего не скажу плохого о ней. Брата любила. Но свою карьеру намного больше. В общем, она настояла, чтобы он уволился со службы и сопровождал ее везде. Сразу не получилось, как ей хочется, ведь у него были различные ограничения… Но со временем они поженились, к большому разочарованию отца. Уехали. Мы о них только со страниц глянца кое-что знали. Как вдруг в прошлом году вернулись и сообщили, что ждут ребенка. Радости у моих было, ты не представляешь! Правда, недолго длилась эта эйфория: до той поры, пока супруга брата не сообщила, что не хочет рожать из-за своей карьеры. У мамы случился инфаркт после ее заявления. Короче, не буду рассказывать тебе всю эту грязную кухню шантажа, угроз, запугиваний, а потом уж и уговоров. Все вместе умоляли эту модельку родить малыша — надеялись, что в ней проснется материнский инстинкт. Но понимали, что она просто прячется в нашей дыре от журналистов. Не хотела, чтобы ее видели толстой. А брат, как телок… Противно вспоминать. В общем, как только она родила, сразу написала отказ, он тоже, и уехали через несколько дней. Бросили своих детей.
— Детей? Не один родился? — удивленно спросила Бэла.
— Двое, — с нежностью в голосе сказал Слава, — мальчик и девочка. Только слабенькие, маленькие, как мышата. Она же мало ела, чтобы не сильно поправиться. Ужас, а не женщина. Холодная, высокомерная. И брат вокруг нее вьется, пылинки сдувает. Прости, не могу! Так и кипит все внутри до сих пор!