— О чести Георга? — повторил курфюрст, вытаращив глаз-а на графиню. Вопреки ожиданиям, он не расхохотался при упоминании о необходимости заботиться о том, что не так-то легко обнаружить. Однако Эрнест не был наделен чувством юмора, что становилось ясно с первого же взгляда на него. Это был низкорослый заплывший жиром человечек: узкий лоб и широкие скулы придавали его голове сходство с грушей.
— Что вы хотите этим сказать, черт побери? — вопросил он.
— Только одно: у этого заезжего хлыща Кенигсмарка и Софи чересчур уж близкие отношения.
— Софи? — густые брови курфюрста взлетели чуть ли не к челке тяжелого пышного парика, изрезанная морщинами злая физиономия сложилась в презрительную гримасу. — Эта бледная простушка? Ба! Какая чушь! — Добродетельность принцессы всегда лишь усугубляла пренебрежение Георга.
— Такие вот простушки могут быть весьма коварны, — отвечала графиня, наученная собственным житейским опытом. — Выслушайте меня.
И она поведала ему обо всем, что видела днем, не преминув расцветить свой рассказ всевозможными подробностями.
Злоба еще больше исказила физиономию курфюрста. Он всегда недолюбливал Софи, а после ее недавнего побега в Зель стал относиться к ней и того хуже. Распутник по натуре, отец такого же распутника, он разумеется, считал неверность невестки непростительным грехом.
Он тяжело поднялся с глубокого кресла и резко спросил:
— Как далеко у них зашло?
Благоразумие предостерегло графиню от высказываний, правдивость которых могла не подтвердиться впоследствии. К тому же, она чувствовала, что в спешке нет никакой необходимости. Немного кропотливой, терпеливой слежки, и она добудет улики против этой парочки. Довольно и того, что она уже сказала. Графиня пообещала курфюрсту лично блюсти интересы его сына, и вновь он не увидел ничего забавного в том, что заботы о чести отпрыска приняла на себя его, курфюрста, любовница.
Графиня рьяно взялась за эту близкую ее сердцу работу, хотя доброе имя Георга интересовало ее меньше всего. Ей хотелось обесчестить Софи и погубить Кенигсмарка. Она усердно занялась слежкой сама, да и другим поручила шпионить и доносить. Почти каждый день графиня приносила курфюрсту сплетни о тайных свиданиях, рукопожатиях, шушуканьях попавшей под подозрение парочки. Курфюрст был вне себя от злости и рвался в бой, но коварная графиня продолжала сдерживать его раж. Улик пока не хватало. Стоит обвинениям не подтвердиться, и возможность примерно покарать подозреваемых будет упущена, а обвинители сами окажутся под ударом, особенно если на защиту дочери станет ее отец, герцог Зельский. Поэтому следовало выждать еще немного, пока не появятся несомненные доказательства любовной связи.
И вот настал день, когда графиня поспешила к курфюрсту с вестью о том, что Кенигсмарк и принцесса уединились в садовом павильоне. Надо поторопиться, тогда он увидит все своими глазами и сможет действовать. Графиня упивалась предвкушением триумфа. Даже будь эта встреча совершенно невинной (а графиня, будучи тем, чем она была, и повидав всякого, не могла себе этого представить), назначить ее, даже с точки зрения снисходительного наблюдателя, было непростительной неосмотрительностью со стороны принцессы. Впрочем, на снисходительность наблюдателей Софи рассчитывать не приходилось.
Красный от возбуждения, курфюрст опрометью бросился к павильону в сопровождении госпожи фон Платтен. Но несмотря на усердие своей осведомительницы он опоздал. Софи побывала в павильоне, но ее беседа с Кенигсмарком была очень короткой. Принцессе надо было сообщить графу, что она все обдумала. Она намеревалась искать убежища при дворе своего кузена, герцога Вольфенбюттельского, который наверняка в память о том, что связывало их в прошлом, не откажет ей в приюте и защите. От Кенигсмарка требовалось, чтобы он сопровождал ее ко двору кузена.
Кенигсмарк был готов отправиться немедленно. С Ганновером он расставался без сожаления. А в Вольфенбюттеле его растущая романтическая страсть к Софи, быть может, и найдет какое-то выражение — после того, как он верно послужит ей. Пусть она отдаст необходимые распоряжения и сообщит ему, когда будет готова отправиться в путь. Но надо быть поосторожнее: за ними шпионят. Чрезмерное рвение госпожи фон Платтен в какой-то мере вышло ей же боком. Ощущение постоянной слежки вынудило друзей назначить эту рискованную встречу в уединенном павильоне, но это же ощущение побудило графа задержаться там после ухода Софи. Их не должны были видеть выходящими вместе.
Молодой человек в одиночестве сидел перед окном, подперев голову руками, и его красиво очерченные уста чуть улыбались, а глаза мечтательно смотрели вдаль. И тут вдруг в беседку вломился Эрнест Август, сопровождаемый замешкавшейся на пороге графиней фон Платтен. Злость и быстрым бег сделали лицо курфюрста багровым, как при апоплексическом ударе; он пыхтел и задыхался от ярости. Курфюрст обшарил своими выпученными глазами всю беседку и, наконец, вперил разгневанный взор в Кенигсмарка, который при этом выказал некоторые признаки растерянности.
— Где принцесса? — выпалил Эрнест.
Граф заметил маячившую за спиной курфюрста госпожу фон Платтен и нутром почуял опасность, но напустил на себя простодушно-удивленный вид.
— Ваше Высочество ищет ее? Может быть, я сумею помочь вам в этом?
Эрнест Август на миг смешался, потом зыркнул через плечо на графиню.
— Мне сказали, что Ее Высочество здесь, — заявил он.
— Очевидно, вас ввели в заблуждение, — невозмутимо отвечал Кенигсмарк.
И он жестом пригласил курфюрста самолично убедиться в этом.
— Давно вы здесь? — разочарованный курфюрст избегал прямого вопроса, который так и вертелся у него на языке.
— Около получаса.
— И все это время вы не видели принцессу?
— Принцессу? — Кенигсмарк недоуменно нахмурился. — Мне трудно вас понять, ваше высочество.
Курфюрст шагнул вперед и наступил на что-то мягкое. Он посмотрел вниз, наклонился и поднял женскую перчатку.
— Что это? — воскликнул он. — Чья это перчатка?
Если у Кенигсмарка и сжалось сердце (а было от чего), виду он не подал. Граф улыбнулся.
— Ваше Высочество изволит потешаться надо мной, задавая вопросы, на которые может ответить только ясновидец.
Курфюрст не сводил с него тяжелого недоверчивого взгляда. В этот миг послышались торопливые шаги, и в дверях беседки показалась служанка, одна из фрейлин Софи.
— Что вам нужно? — рявкнул на нее курфюрст.
— Взять перчатку Ее Высочества, которую она недавно обронила здесь, — пугливо отвечала девушка, раскрыв, сама того не ведая, тот секрет, ради сохранения которого была столь поспешно послана сюда.
Курфюрст швырнул ей перчатку и злобно ухмыльнулся. Когда девушка убежала, он снова повернулся к Кенигсмарку.
— А вы ловко изворачивались, — с усмешкой сказал он. — Слишком уж ловко для честного человека. Ну-ка, рассказывайте без утайки, что же все-таки делала здесь принцесса Софи в вашем обществе?
Кенигсмарк горделиво выпрямился и произнес, глядя прямо в пышущее гневом лицо курфюрста:
— Ваше Высочество полагает, что принцесса была здесь со мной, а перечить принцу не положено, даже если он оскорбляет женщину, чья безупречная чистота выше его понимания. Но Ваше Высочество напрасно считает, что я смогу принять хоть малейшее участие в этом оскорблении, снизойдя до ответа на его вопрос.
— Это ваше последнее слово? — Курфюрст так и трясся от сдерживаемого гнева.
— Ваше Высочество полагает, что я должен что-то добавить?
Выпуклые глаза Эрнеста сузились, толстая нижняя губа выпятилась в зловещей гримасе.
— Вы освобождаетесь, граф, от службы в гвардии курфюрста, и поскольку это — единственное, что связывало вас с Ганновером, мы не видим причины для продления вашего пребывания здесь.
Кенигсмарк отвесил чопорный поклон.
— Мое пребывание здесь, Ваше Высочество, закончится, как только я сделаю необходимые приготовления к отъезду. Самое большее — через неделю.