— Отстой! Отстой! БРАК! — Вот были последние слова, которые я услышал, прежде чем исчез еще в одном темном туннеле.
Вслед за Питом я очутился на длинном конвейере. Мы лежали на спине. Конвейер куда-то быстро двигался.
Он нес нас к огромному штамповальному механизму, падавшему сверху на предметы, поступающие к нему на конвейере. Штамп. Штамп. Штамп. Буквы на нем были зеркальные, но я прочел их без труда. БРАК.
Я набрал в грудь воздуха. Собрал все силы. И попытался скатиться с конвейера.
Я закряхтел, застонал от натуги. Напряг все мышцы. Но так и не смог пошевелиться. Я был слишком тяжелым.
— У-у-и-и-у-у-а-а-а! — Пит завыл от боли, когда его пришлепнул огромный металлический штамп.
Затем эта махина снова поднялась, готовясь припечатать свою следующую жертву, то есть меня.
Когда конвейер подтащил меня туда, я зажмурил глаза и затаил дыхание.
ШТАМП.
Мое тело наполнилось болью. Я увидел ярко-красный свет. А затем глубокую-преглубокую бесконечную тьму.
Меня разбудил резкий запах: Отвратительный, зловонный. Как от гниющих овощей.
Я поднял голову и увидел над собой ночное небо. Бледный полумесяц плыл за клочками облаков.
«Сколько же я пробыл без сознания?» — промелькнула мысль.
— Фу, как воняет! — простонал рядом со мной Пит. — Дышать нечем.
Стараясь не дышать, я огляделся по сторонам. Мы валялись на какой-то помойке. Верней, в мусорном контейнере. На куче овощей. Среди гниющей капусты, разбитых кабачков, прокисших дынь, почерневшей вонючей тыквы.
Отстой. Брак. Выброшенные на помойку отходы.
Среди них оказались и мы с Питом.
— Эй, мы уменьшились, — сказал я. — Мы стали обычной толщины.
— Точно. Мы больше не пузыри! — воскликнул Пит.
Мой живот ужасно зачесался. Я вытащил из-под рубашки гнилой лист салата. Несмотря на ночь, по нему ползали мухи. Они кружились и над моим животом, и над моей майкой.
Пит извлек из своей шевелюры мокрый кусок тыквенной мякоти.
— Бр-р-р! Сейчас меня стошнит, — пробормотал он.
— Пошли скорей отсюда, — сказал я. — Надо кому-нибудь сообщить, что творится в Молодежном павильоне. Мы должны предупредить остальных людей.
— Нужно заявить в полицию, — сказал Пит. — Нельзя так обращаться с детьми. Скорей, Колин. Пошли поищем какого-нибудь копа.
Хватаясь за стенку контейнера, мы поднялись на ноги. Наши кроссовки увязли в гнили. Мы провалились в нее сначала до колена, а потом и по пояс. Но все-таки я ухитрился вцепиться в край контейнера и помог выбраться Питу, а потом вылез и сам.
Все огни по-прежнему горели. Ярмарочная карусель вертелась, как и днем. Из театра под открытым небом доносилась музыка кантри. Там играла какая-то фольклорная группа.
— У входа на ярмарку наверняка дежурит полицейский, — сказал Пит. — Пошли туда.
Мы побежали к воротам. Но вскоре остановились, услыхав зовущий нас голос. Мы повернулись и увидели Франни. Она шла к нам с недовольным видом.
— Куда вы исчезли? — спросила она. — Я вас уже заждалась.
— Ты, ты просто не поверишь, что с нами случилось! — возбужденно воскликнул я. — Такая жуть! Мы… нам нужно найти полицейского. Мы…
— Они проделывают с ребятами страшные вещи! Вон там, в Молодежном павильоне! — добавил Пит.
— Что-что? — переспросила Франни. — В каком еще Молодежном павильоне?
— Он стоит вон там, — ответил я и хотел было показать рукой. Но показывать было нечего. Лишь пустой клочок территории, заросший травой.
— Он только что стоял здесь. Буквально минуту назад, — настаивал я.
— Я видела, как вы оба зашли в павильон ужасов, — сказала Франни. — Но когда вы оттуда вышли, я понятия не имею.
Я вытаращил на нее глаза и раскрыл от удивления рот.
— Чего? Какой еще павильон ужасов?
Франни показала на ярко освещенное сооружение за нашей спиной. На его стенах были намалеваны гигантские привидения и скелеты. Мерцающая вывеска обещала: «Дом тысячи криков».
— Да. Я видела, как вы оба туда вошли, и стала вас тут ждать, — сказала Франни. — Вы что — вышли через заднюю дверь?
Мы с Питом переглянулись.
— Ты, ты в самом деле это видела? Не врешь? — спросил у нее Пит.
Франни кивнула:
— Точно. Видела. Что там было? Это вы там так вопили? Даже тут было слышно.
Я так и не понял, что случилось с нами в тот вечер. Но мне и думать об этом не хочется. Через полчаса я вернулся домой и был страшно этому рад.