Маша на хруст его ключа в замке выбежала к нему в прихожую с ожидакиие-испуганным, готовым к самому страшному лицом, он еще дооткрывал дверь — она уже включила в прихожей свет и стояла, с напряжением пытаясь угалать по его глазам, что за весть он принес.
— Паралич у Феди, — сказал Евлампьев, не томя се ожиданием. И подал почту. — А от Гали, вот видишь…
Не снимая пальто. он стянул валенки, стащил нос ки и сухой их частью с облегчением протер ступни
— Господи! — всплеснула руками Маша. — Так промок?!
— Ну-у! — только и смог ознобно проговорить Евлампьев. Ноги в движении согревались, сейчас, на голом полу, они мигом остыли, и от них по всему телу пошел холод.
— Ну-ка под горячую воду! — скомандовала Маша. — Ну-ка живо!..
Евлампьсв напустил в ванну горячей воды, посидел на ее округлом ребре с опушенными в воду ногами — и согрелся, отошел.
Маша, пока он сидел, стояла рядом с переброшенным через плечо, приготовленным полотенцем, и он рассказывал ей о Федоре. Маша молчала, слушая его, и только время от времени приговаривала, качая головой:
— Это надо же… Ну это надо же… Бедная Галя!..
Она выставила из холодильника на стол заткнутую тряпичным завертышем бутылку водки и подала к ней стакан.
— Выпьешь вот.
С тех пор как Евлампьеву отчекрыжили полжелудка, он не пил водки, как и всего прочего не пил, но от простуды, как и в молодости, лечился ею.
— Да какое выпьсшь, мне в киоск еще, — отставил он от себя бутылку.
— Какой киоск тебе! — приставила Маша бутылку обратно к его тарелке. — Я пойду. Постою, ничего.
— А, — сообразил Евлампьев. — В самом деле.
Он не стал перечить ей. Времени уже было много, идти в киоск — через четверть часа следовало бы выходнть, а его после этой горячей ванны как-то всего рассолодило, сделался квелый — хоть не садись за стол, а сразу ложись. — Сходи, сходи,просительно сказал он.
Они быстро, торопясь, поели, и Маша, так же все торопливо собравшись, едва не забыв взять ключи от кноска, убежала.
— Не убирай ничего, ложись, — сказала она. — Масло только в холодильник.
Выпитая водка расходилась по телу, Евлампьева совсем развезло, и он покивал согласно: ладно, конечно…
Он уже расправил постель и начал раздеваться, когда ему послышалось, что в окно на кухне тихохонько тукнулись. Скворушка!
Он сорвался с места и как был, с недоснятой рубахой, бросился на кухню.
Но за стеклом, совершенно очистившимся от наледи, абсолютно прозрачным, никого не было. Послышалось, что ли?
Послышалось, да, и он тут же понял даже, почему послышалось: оказывается, подспудно, сам того не осознавая, между всей нынешней беготней, он надеялся, что сегодня скворушка наконец объявится, вот и не бывает чудес, а будет: объявится. Из-за оттепели это так казалось…
Он медленно прошлепал обратно в комнату, стал дорасстегивать рубаху и остановился. Тело было разморено и вяло, а душа томилась горечью от неоправдавшейся тайной надежды и просила сделать что-нибудь, чтобы перебить эту горечь.
Найти бы фронтовые свои письма…
Евлампьев общарил уже все мыслимые и немыслимые места, где они могли храниться, перерыл даже все ящики буфета — нигде их не было, и он уже отчаялся.
Но водка что-то сотворила с памятью, и сейчас ему мнилось, что он натыкался на обтрепанную связку их совсем недавно, полгода, ну год, может быть, самое большее назад, будто бы в чемодане каком-то… любопытно, что за чемодан, чего лазил в него…
Евлампьев вернулся на кухню, взял табуретку, вынес в коридор и подставил к полатям. Он снял оба впихнутые туда чемодана, спустился на пол за ними следом и, как только раскрыл первый, вспомнил, когда он лазил в этот чемодан и зачем: в прошлом году, когла Ермолай завалился на Майские пьяным, доставал ему старую свою кожаную куртку. Так неужто же здесь?
Письма лежали на дне чемодана: не очень-то толстая, разве что не тошая связка из сложенных крест-накрест треугольннков, так что пачка вышла квадратной формы, и прямо на самом верхнем письме с ясным прямоугольным штампом «Просмотрено», хотя химический карандаш и выцвел основательно, вполне можно было разобрать номер полевой почты.
❋❋❋
Он проснулся от настойчивого, давно трезвонящего в коридоре телефонного звонка.