Он подобрал с доски брошенный нож, сложил вместе разлетевшиеся от его удара ломти и принялся за оставленную работу.
Душе было легко и празднично.
— Завтра я к Слуцкеру пойду, — сказал он.— Сегодня просто не в состоянии был. Я с ним спокойно, без эмоций… Я представляю, по каким мотивам отказались от балок, но они ведь и раньше существовали, эти мотивы, что изменилось?
— Ах, если б так и было, как говоришь. Если б так!.. — сказала Маша, глядя куда-то ему на ухо, и Евлампьев понял, что это она не о балках его, а о Ксюше.
Он не успел ей ничего ответить, — в замке заскребся ключ, повернулся, и дверь квартиры открылась.
Оба они одновременно, взглянув друг на друга, с недоумением поморщили губами: для Ермолая было необыкновенно рано, но кто же это мог быть кроме него?
— Рома? — громко спросила Маша, вглядываясь через плечо Евлампьева в сумеречную темь прихожей.
— Он самый,— отозвался оттуда голос Ермолая, щелкиул выключатель, и зажегся свет.
— Рано сегодня,— вызывающим на объяснение голосом, заговорщически глянув на Евлампьева, сказала Маша.
— А что, не позволено? — спросил Ермолай.
— Наоборот, нужно,— боясь, что Маша сейчас ответит на его грубость как-нибудь слишком резко, поспешно проговорил Евлампьев.
— Ну так вот,— сказал Ермолай, что должно было означать: вот и пришел как нужно, что ж удивляться этому.
Не заходя на кухню, он прошел в комнату, походил там, громыхая стульями, и появился на кухне уже без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки.
— Никто мне не звонил, нет? — спросил он, садясь на табуретку возле стола.
— Нет‚— сказал Евлампьев.— А что, кто-то должен тебе звонить?
— Не, ну вообще…— пробормотал Ермолай. Он потянулся через стол к тарелке с поджаренным хлебом, взял кусок и стал есть.— У-у ты! — жуя, покрутил он головой.Вкуснятина, а! — Кусок он взял масляно-желтый, из тех, что были для Евлампьева.— Вкуснятина, а! — повторил он, отправляя в рот оставшийся зазубренный серпик, потянулся и взял еще кусок, снова из тех, без корочки.— Ух, есть что-то хочу…
— У Ксюши тридцать восемь и семь,сказала Маша. — Слышишь, Рома?
— Слышу, — отозвался он.— Гадство. Сколько времени держится. Ужасно…
— Это хорошо, Рома,— сказал Евлампьев.— У нее такой низкой еще не было.
Ермолай помолчал.
— А-а!..— протянул он затем. И снова помолчал.— Сходить к ней нужно… Все никак не выходит…
Телефон в коридоре на стене зазвонил.
Запихивая остаток хлеба в рот, изо всей силы ворочая челюстями, Ермолай, опережая дернувшегося было на звонок Евлампьева, вскочил с табуретки, бросился в коридор и не снял, а рванул трубку с рычага.
— А-ллё! — произнес он затем в несе совершенно иным, спокойным, как бы даже ленивым голосом, будто не бежал к ней, не срывал ее бешено с аппарата, так что она едва не выпрыгнула у него из рук.
Евлампьев с Машей переглянулись. Ермолай явно ждал какого-то звонка, и звонок этот был ему важен.
— Михаила Сергеевича? — переспросил Ермолай в трубку. Голос у него будто спустил, как спускает воздух проткнутая футбольная камера.— Нет, нет у нас таких, номером вы ошиблись.
Он положил трубку и вялым шаркающим шагом вернулся на кухню.
— Точно мне не звонили, нет? — снова спросил он, по очередн глядя то на Евлампьева, то на мать.
Евлампьев не успел ответить, ответила Маша:
— Да ну точно же, точно. И подожди с тарелки хватать, сейчас все будем есть. А светлые которые — эти, кстати, вообще не бери больше, это папе.
Евлампьеву сделалось неловко. Полжизни — больше даже: чуть ли не две трети — прожил так, что готовили ему отдельно, и все не смог преодолеть в себе этого чувства стыда: что для него, специально, только для него, больше ни для кого — вроде как он какой-то особый…
— Да можно, Рома, можно, — пробормотал он.
— Ну, отец! — развел Ермолай руками.— Ну ты что! Это я по незнанию. Зачем мне? Отвык просто, не подумал. Не сообразил.
Отвык… да. Сколько уж мотается по чужим стенам. Конечно, отвыкнешь. Что у него с той женщиной?.. Не от нее ли звонка ждет? Не скажет…
— Ленка что, как она? — спросил Ермолай, снова обращаясь к ним обоим, переводя взгляд с Евлампьева на мать.— Не будет нынче день рождения отмечать?
— Да ну что ты, ну какой ей день рождения нынче? — быстро взглянув на Евлампьева, сказала Маша.
— Ну понятно… естественно. Это я так, на всякий случай спросил,— торопливо покивал Ермолай.