Это у них был такой, давний уже, ритуал: Федор, будто не знал, спрашивал, сколько же лет имениннику, Евлампьев несусветно занижал, и Федор тогда говорил, всегда одно и то же: «Молод, братец, молод!»
Впрочем, Евлампьев знал, что он рядом с Федором действительно смотрится молодо: его и никогда-то не тянуло к вину, а урезанный на две трети, искромсанный желудок ограничил его в потреблении спиртного только праздниками, Федор же, особенно это было в войну и лет пятнадцать после нее, пил крепко, часто, порою чуть ли не ежедневно, и теперь, при разнице в четыре года, у Евлампьева было хоть и желтовато-бледное, но все же еще достаточно гладкое лицо, у Федора же лицо было как изжеванное: с дряблой, обвисшей кожей, все в наползающих друг на друга бороздах и складках, будто составленное из отдельных лоскутов.
— Здравствуйте, Емельян Аристархович, - дождавшись, когда Евлампьев освободится, поклонился зять. Поклонился он с обычным своим тихим достоинством, которое вообще было во всех его неторопливых, даже как бы замедленных движениях, и руку протянул не прежде, чем подал свою Евлампьев.
Он всегда, еще с той поры, когда ухаживал за Еленой, нравился Евлампьеву, Евлампьев любил видеться с зятем и, видясь, поговорить с ним о том о сем, и они, наверное, могли бы даже жить вместе, ужились бы, это Елена не хотела — требовала разменять ту, прежнюю квартиру, и то, что Ксюше тогда, когда нашелся вариант, было всего девять месяцев, это ее тоже не остановило.
— Ксюша не пришла? — спросил Евлампьев, хотя уже ясно было, что не пришла.
— Поздравления,развел руками зять.Такой, Емельян Аристархович, возраст… Ей скучно. С одной стороны — уже скучно, с другой — еще: не доросла еще, чтобы ценить родственное тепло таких вот…он на секунду замялся, подыскивая слово, и закончил: — Собраний.
И так это им было сказано и такое, что происшествие у подъезда разом ушло из Евлампьева, вымылось из него, как песок водой, ничего от себя не оставив, и он вновь почувствовал в душе праздничное, возвышенное парение.
— Так что ж,сказал он, сжимая перед собой одна в другой руки, как бы притушивая это вспыхнувшее в нем возбуждение. — Раз все в сборе, давайте за стол?! Маша! — пошел он на кухню. Жена, вся красная от жара нагревшейся плитой кухни, что-то еше ставила на противне в духовку.Маша, может быть, уже за стол?
— Все, — сказала Маша, закрывая духовку и разгибаясь. Снимаю фартук. Садитесь.
Ермолай, обставившись бутылками, вытаскивал штопором из горлышек пробки.
Евлампьев взял у него открытые бутылки, прошел с ними в комнату, поставил на накрытый стол, и стол стал иметь привычный, вполне законченный праздничный вид. Маша не была, в общем-то, такой уж особенной кулинаркой, но два-три салата, винегрет, соленые грибы, натертые свекла и редька со сметаной, не говоря о нарезанных аккуратными кружочками и красиво положенных один на другой по окружности тарелки двух сортах колбасы, — то, что положено для всякого праздничного стола, это все было.
За столом распоряжались, как обычно, Федор с Ермолаем.
— Первая, мой молодой друг, — говорил Федор Виссариону, наливая ему «Экстры»,всегда должна быть водочка. Водочка — мать порядка, так у меня один мастер говорил. Помнишь, Галь, - посмотрел он на жену, — Водолейкина, как он говорил?
— Водолейкин-то? — переспросила Галя. Ну как же. «Водочка — мать порядка»… Любимая приговорка. Да их у него полно было. Целая философия. Он еще, знаешь, Саня, как говорил… ага, вот: «Земля не на трех китах — на водке держится», «Любите водку — нсточник знания»…
Федор уже наполнял рюмку Елене.
— А ты, крошенька, - говорил он, внимательно следя, чтобы не перелить, — ты с детства была умна и водочку любила. В сорок пятом, помню, на Седьмое ноября собрались мы у твонх родителей, тебя тоже за стол, на подушечку, ты все глядела-глядела, хвать у отца стопку — и в рот.
— Да бросьте, дядь Федь, — засмеялась Елена. — Выдумывасте все. Уж в какой раз рассказываете -никто, кроме вас, не помнит.
— Ну сейчас-то потребляешь?
— Сейчас — разумеется.
— А все хорошие наклонности, крошенька, чтоб ты знала. заклалываются в детстве.
— Так, все готовы? — спросил Ермолай, оглялывая стол. Удостоверился, что все, взял свою рюмку и, держа её за ножку, поднялся. — Тогда я по праву… хм, по какому праву?.. по праву продолжателя рода, нашелся он.
— Пока еще не продолжил, — помахал указательным пальцем Федор.
— Это я свой не продолжил, — поглядел на него Ермолай. Или, так сказать, дальнейшее развитие. А отцовский род я продолжил, как же… вот, одним уже фактом собственного существования. И по этому праву, — сыграл он голосом,отхватываю себе право первого тоста и хочу сказать, пап…