- Красивое имя. А сколько вам лет?
«Фу, какая бестактность!» - подумала я, но всё же ответила. Я всегда отвечаю честно, не вижу смысла скрывать свои годы.
- Тридцать один.
- Хм…Девятнадцать и тридцать один – совсем неплохо…- снова ослепительная улыбка, от которой пол начинает уходить из-под ног.
- Девятнацать? А что за девятнадцать? – спросила я, потому что голова совсем уж плохо стала соображать.
- Мне – девятнадцать лет, - сказал Сирки, не переставая улыбаться, и, тем не менее, голос его прозвучал серьезно и твердо.
Я покраснела еще больше. Кажется, теперь у меня даже уши горели.
- А при чем здесь вы? – пробормотала я еле слышно, с глубоким интересом разглядывая отделку на рукаве моего нового платья.
Он ничего не ответил. Но вдруг стал совсем серьезным и, вытянув руки, озабоченно посмотрел на подвернутые манжеты своей клетчатой рубахи.
- Теперь это всё не годится, - сказал он сам себе, и через секунду его простецкая одежда сменилась элегантной черной фрачной парой, которая, как это ни странно, вовсе не выглядела старомодно или нелепо, и невероятно шла к его юному лицу и светлым волосам.
Он приблизился ко мне и подставил локоть, совсем как на каком-нибудь светском приеме начала прошлого века. Мы вышли на балкон. Я взглянула и не смогла сдержать восторженного возгласа:
- Боже мой! Как же красиво!
Уже совсем стемнело, но туман рассеялся, и весь город лежал перед нами, как на ладони: прямые линии и замысловатые узоры из ярко-желтых, красноватых, изумрудно-зеленых и белых огней, отраженных в неподвижном черном зеркале залива. Я пожирала глазами это великолепное зрелище и жадно вдыхала соленый и свежий морской воздух.
Сирки молча, неподвижно стоял рядом. Минуты две я упивалась чистым созерцанием, но вдруг остро ощутила, что чего-то не хватает. Чего-то очень простого и важного. Это было очень знакомое, тягостное, почти болезненное ощущение «незавершенности», - я не раз испытывала его в подобных ситуациях: когда находилась наедине с людьми, которые мне нравились, и которые позволяли мне быть с ними рядом, но сами при этом оставались безучастными и равнодушными к моим чувствам. А я ждала, ждала хотя бы одного слова, одно жеста, одного простого прикосновения… Но так и не дождалась, ни разу.
Панорама ночного города была бесподобна. Тёплый, пропитанный солью и йодом воздух пьянил лучше любого вина. Легкий, едва заметный ветерок играл моими распущенными волосами и слегка приподнимал невесомую полупрозрачную ткань на подоле дымчато-серого платья. Я ощущала чуть терпкий, чуть дерзкий аромат мужского парфюма и видела тонкую, сильную и загорелую кисть руки, лежащую на перилах. Всё в этом мгновении было идеально, и только одной, одной-единственной детали недоставало. Я судорожно вздохнула и… Нет, этот девятнадцатилетний парень определенно был неглупым малым, и смелым и…умелым, надо отдать ему должное. Завершающая деталь встроилась в мозаику момента безупречно, подошла, как ключ к замку. И то, что мы с Сирки были едва знакомы, и эта большая разница в возрасте, - все придавало мгновению особый, удивительный, изысканный привкус – как незнакомая восточная пряность в кушанье. Почувствовав, что у меня совсем идет кругом голова и колени ослабли так, что я вот-вот упаду, я сделала над собой усилие и слегка отстранилась, но Сирки крепко держал меня за талию, а светлые, слегка раскосые, зеленовато-серые глаза смотрели на меня нежно и чуть-чуть насмешливо. Я выскользнула из сильных, теплых рук и медленно, нехотя вернулась в галерею. Сирки вошел вслед за мной. Мы немного помолчали, потом я подняла голову и взглянула на него в упор:
- Что ж, мне пора. Было очень приятно с вами познакомиться.
Он улыбнулся и снова галантно поклонился.
«И это – всё? Конец?» - подумала я с тоской, машинально расправляя складки на пышной юбке.
- Желаете остаться в этом платье, или вернуть вашу прежнюю одежду?
- Пожалуй, верните мою…если вам не трудно.
- Пожалуйста. Но всё же мне хотелось бы сделать вам какой-нибудь подарок на память.
«Подарок на память?» - я вздрогнула, словно меня укололи в бок острой вязальной спицей. Подарок на память – это действительно означает прощание. А мне ужасно, ужасно не хотелось расставаться с ним. Нет, я понимала, отлично понимала, что те стремительно пролетевшие волшебные минуты на балкон, над ночным городом, в общем-то ничего не значат, и никого ни к чему не обязывают: мы с Сирки даже на «ты» не успели перейти. И потом, я ведь сама зачем-то всё остановила и сказала, что «мне пора». Никто меня не заставлял. И никто за язык не тянул, ведь правда? Почему я это сделала? Потому, что испугалась. Испугалась вот этой уплывающей из-под ног земли, вот этого опьянения, головокружения, полета… Испугалась, что могу потерять контроль над собой и над ситуацией. Мой извечный контроль…кому он нужен, на самом деле. Дура, что и говорить! Но теперь ничего не исправишь. Или?... Может быть, еще можно что-то изменить? Огромное, волной нахлынувшее вдруг желание вернуть и удержать еще хоть ненадолго то, от чего так бешено бьется сердце, взяло верх над благоразумием и заставило переступить гордость.