И вдруг он спрятал лицо в ладонях.
— Это уже слишком, — сказал он.
И она догадалась, что он плачет.
— Слишком, — повторил он.
Она обняла его.
И подумала: «Господи милосердный, избавь его от этой работы, пока она не убила его».
В кафе на Стем-авеню Серония с братом ели пиццу. Они заказали и уже уничтожили одну большую порцию с добавочным сыром и перцем, а сейчас были заняты меньшей порцией, которую они заказали после первой. Серония сидела, склонившись над столом. Длинная лента сыра «моццарелла» тянулась от ее губ к сложенной вдвое пицце, и она методично поглощала сыр, приближаясь к куску пиццы. Хупер следил за ней с таким напряжением, как будто она шла по натянутому канату на высоте ста футов над землей.
Она откусила сыр уже вместе с пиццей, прожевала, проглотила и запила диет-колой. Она отлично знала, что белый парень, бросивший им пиццу на прилавок, не спускал с нее глаз.
На ней была невероятно короткая мини-юбка из ткани под черную кожу. Красная шелковая блузка с очень низким воротом. Длинные красные сережки. Черные модельные туфельки. Девочке 13 лет, и ее с головы до ног разглядывает белый мужчина, время от времени ставящий пиццу в печь.
— Ты не должен был врать ему, — говорила она брату. — Он узнает, почему ты был на Одиннадцатой улице, он вернется.
— А я говорю, он их не найдет, — сказал Хупер.
— Он не давал тебе повода лгать.
— Я говорил ему в основном правду, — возразил Хупер.
— Нет, ты врал про Толстого Харольда.
— Ну и что? Кому он нужен, это маленькое дерьмо?
— Ты говорил, будто он занимается крэком. Ч-у-ушь, парень, этот маменькин сынок знать не знает, как курить крэк.
Хупер рассмеялся.
— Рассказываешь, как будто он ходил в курильню, купил себе за никель флакончик…
— Это правда, мы ходили в церковь вдвоем, да, я и Харольд, — сказал Хупер.
— «Я не занимаюсь наркотиком!» — сказала Серония, передразнивая брата, отвечавшего Карелле. — «И я не таскаю крэк никому, как эти несчастные дельцы, которые ходят здесь и портят детей».
— Мы же говорили с детективом, — воскликнул Хупер. — Что ты ожидала, я должен был сказать ему?
— «Я не совершил ни одного преступления в жизни!» — Серония очень похоже сымитировала более глубокий голос брата. — Никогда! — сказала она и, сжав кулачки, стукнула себя по детской груди.
— Это я точно говорил ему, — ухмыльнулся Хупер.
— Я чуть не намочила штаны, когда услышала это, — сказала Серония и тряхнула головой от восхищения и гордости. — «Я собираюсь стать каким-то негром — это будет хороший негр», — передразнила она. — Как Эдди Мэрфи. — И снова тряхнула головой, закатив глаза от удовольствия.
— Правильно, Эдди Мэрфи, — подтвердил Хупер.
— Жалко, что ты не Эдди Мэрфи, потому что он снова придет, — сказала она. — Я сразу поняла, что полиция будет вынюхивать, искать, брат. И он собирается говорить с людьми на Одиннадцатой улице, и кто-то скажет ему то, что ты не говорил. А потом он узнает, что случилась между тобой и священником, а ты окажешься в бо-ольшом дерьме, брат.
— Ничего не случилось между мной и священником.
— Кроме того, что ты прятал свою штуку в церкви, — закончила Серония и откусила еще кусочек пиццы.
Глава 6
В тот субботний вечер Уиллис вернулся домой на Харбор-сайд-Лейн лишь около восьми часов вечера. Едва войдя в прихожую, он позвал Мэрилин.
Ответа не последовало.
— Зайка? — позвал он. — Это я.
И снова молчание.
Работая в полиции, он уже привык к неожиданностям. К тому же, будучи полицейским, он жил на самом краю пропасти ожидания с того момента, как связал себя с Мэрилин Холлис. Вдруг в его мозгу вспыхнули слова, которые он услышал по телефону в прошлый четверг, — Perdoneme, senor, — и тут же тревога пронзила его.
— Мэрилин! — закричал он и рванул вверх по лестнице через две ступеньки. Крутой поворот направо на площадке второго этажа, и лишь только он шагнул на ступеньки, ведущие на третий этаж, услышал ее слабый голос, доносившийся откуда-то снизу из коридора.
— Я здесь, Хэл!
Она была на кухне. Сидела за разделочным столиком. Духовки и печи из нержавеющей стали, холодильник и кухонная плита создавали вокруг нее серый металлический фон. Она держала у носа посудное полотенце, уже совершенно измятое. На столе стояла опустевшая форма для льда.
— Я упала, — сказала она, прижимая полотенце к носу, видны были лишь широко раскрытые глаза и синие мешки под глазами.