Очнулась среди обломков, залитых кровью и бензином. Абаковский лежал рядом, его тело прошито стальной балкой. Артём, с перебитым позвоночником, хрипел, сжимая портфель с документами:
— Возьми… в ЦК… Сталину, только Сталину… — он выдохнул, и Маша поняла — этот человек, переживший царские казематы, не боялся смерти. Лишь предательства.
Чехословацкий делегат, с вывернутой ногой, полз к ней, шёпотом умоляя:
— Помоц, пани, помогите…
— Помочь? — она подняла его за галстук, прижимая к горящей обшивке. — Ты знал, что я выживу. Кто ваш куратор?
Он засмеялся, плюя кровью:
— Орден… Вечных. Они раздобудут твой камень…
Маша бросила его в огонь.
— Орден Вечных? — я потрогал фото, будто оно всё ещё было горячим. — Те же, что в Калининграде?
— Те же. — Маша раздавила в кулаке вторую гильзу. — Тогда я впервые услышала это название. Думала, бред умирающего. Но в сорок пятом под Кёнигсбергом нашла их символ — спираль с глазом.
Она встала, скидывая с плеч прапрабабушкин платок, тот самый, который согревал не столетие назад:
— В аэровагоне был «стабилизатор» — обломок камня, впаянный в раму. Абаковский не знал, его поставили доверенные рабочие по указанию самого Артёма. Орден хотел его забрать.
Я потянулся к обгоревшему болту из ящика:
— И что случилось с обломком?
— Испарился. Как и они все. — Она швырнула наган в сундук. — Но теперь ясно: Орден охотится не за мной. Они собирают осколки, чтобы выковать своё бессмертие.
Камень в углу подвала вспыхнул багровым, и Маша оскалилась:
— Собирайся. Едем в Серпухов. У них остался грузовой манифест аэровагона. Если Орден и там копает — найдём их лабораторию.
— А если они тебя уже ждут?
— Тем лучше. — Она надела кепку с кокардой в виде пропеллера. — Научилась за столько лет: лучший способ уничтожить вечных — превратить их вечность в адский карнавал.
Перед выездом она положила в сумочку то самое фото аэровагона. На обороте, под пометкой о выжившей «М.К.», мелким почерком теперь было выведено: «Смерть — билет в один конец. Вечность — абонемент с правом передачи. Не завидуйте»
Глава 12
Ледяной ветер выл в расщелинах, словно души замерзших исследователей. Маша, завернутая в меховой плащ с капюшоном из шкуры белого медведя, тыкала ледорубом в снег, будто проверяла, не спрятался ли под ним Наумов-младший с очередной гадостью. Её волосы, теперь цвета полярного сияния, светились в темноте, как маяк для потерявших надежду.
— Ты уверена, что он здесь? — я едва перекрикивал ветер, держа в руках детектор.
— Камень шепчет, — ответила Маша, прикладывая ладонь к скале. — Здесь их логово. И пахнет глупостью, как в НИИ-42 после пятничного корпоратива.
НИИ-42, 1956 год.
Лаборатория была завалена чертежами и банками с заспиртованными органами. Маша, в халате с нашивками младшего научного сотрудника, крутила в руках осколок камня, пока начальник сектора, доктор Гроховский, тыкал указкой в стенд с надписью «Проект Феникс»:
— Бессмертие клеток! Армия неуязвимых бойцов!
— Армия скучающих ипохондриков, — пробормотала Маша, подбрасывая осколок. — Представьте, солдат вечно жалуется на прыщ на пятой точке…
Гроховский, словно не слыша, восторженно жестикулировал:
— С вашей помощью, Мария, мы…
— Взорвёте планету? — перебила она. — Знаете, Наполеон тоже мечтал о вечной гвардии. Кончил на острове с геморроем.
Через неделю лаборатория сгорела. В отчёте написали: «Самовозгорание образца № 7». Маша тогда впервые получила розовые волосы — как будто в честь феникса.
— Нашёл! — я показал на экран детектора, где пульсировала красная точка. — Под нами тоннель.
— Не тоннель, — поправила Маша, закладывая взрывчатку. — Мышиная нора НИИ-42.
Взрыв выбросил в небо фонтан снега, открыв вход в бункер. Лифт, ржавый, как совесть политика, скрипя, повёз нас вглубь.
— Лампочки экономят, — Маша щёлкнула пальцами, и стены засветились синим — камни, вмурованные в бетон, реагировали на её прикосновение. — Красиво, да? Как ёлка для психов.
В центре зала стоял кристалл, вдвое больше прежнего. Вокруг водили хоровод голограммы Наумова-младшего, повторявшие в унисон:
— Сеть восстановлена. Вечность будет систематизирована.