Марк. Говорят тебе, концерт… шефский.
Ирина. Где это?
Марк. В клубе пищевиков.
Ирина (встает из-за стола). Спасибо, Анна Михайловна. Пойду запишу в свою тетрадочку.
Анна Михайловна. Не перегружайте себя, Ирина Федоровна. Я заметила, вы и по ночам пишете и пишете.
Марк. Действительно, что ты там, летописи, что ли, сочиняешь?
Ирина. Да. «Се повесть времянных лет»… (Ушла.)
Марк. Просидит она всю жизнь в девицах, помяните мое слово!
Анна Михайловна. Почему вы так решили?
Марк. Когда молодая женщина так исступленно работает — значит, она что-то заглушает в себе. (Привязывает белку к коробке.)
Анна Михайловна. Вы хотите унести эту белочку?
Марк. Да… Тут один мальчик именинник, по дороге зайду поздравлю.
Анна Михайловна. Мне кажется, ваша жена очень дорожит этой вещью.
Марк. Ничего… Я ей куплю другую игрушку.
Анна Михайловна. Вы бы поговорили с женой, Марк Александрович, у нее очень тяжелое настроение.
Марк. Да я вижу. И чего ей надо — не пойму. Поговорите вы с ней, Анна Михайловна. Мне самому просто невыносимо, иногда домой возвращаться не хочется. (Одевается.) Скажите Веронике, что приду не поздно. (Ушел.)
Входит Ирина.
Анна Михайловна. Все-таки нехорошо получилось.
Ирина. Что такое?
Анна Михайловна. Ваша невестка оставила на диване маленькую плюшевую белку, очевидно, чей-то подарок.
Ирина. Борин подарок.
Анна Михайловна. Я так и думала. А Марк Александрович привязал ее к коробке конфет и унес какому-то мальчику.
Ирина. Черт знает что делается! «Концерт»!.. Я чувствовала. «Мальчику»! Зовут этого мальчика Антонина.
Анна Михайловна. Что вы, Ирина Федоровна?
Ирина. Нужно быть глупой, как Вероника, чтобы ничего не видеть.
Анна Михайловна. Может быть, вы ошибаетесь?
Ирина. Ошибаюсь! Наша операционная сестра живет в одном доме с этой особой… Я уж молчу, чтобы отец не знал.
Анна Михайловна. Бедная девочка, до чего ее жаль!
Ирина. Представьте себе, мне — ни капельки. Это какая-то кукла. Сидит на своем диванчике, ежится, как будто тонула, а ее только что из воды вытащили.
Анна Михайловна. Это вы верно заметили, Ирина Федоровна. Но у нее доброе сердце.
Ирина. Это у вас доброе сердце, Анна Михайловна. Вы бы знали ее раньше. Хохотала так, что завидно делалось. Лепила, в художественное училище собиралась. Талант!.. А теперь? Самое большее, что из нее получится, — это домашняя хозяйка. И то, вероятно, плохая.
Анна Михайловна. Вы судите как энергичная женщина. У девочки погибли родители…
Ирина. Знаю. Первое время и я не могла на нее смотреть без слез. Но дни идут… В этой адской войне надо выстаивать, а не превращаться в простоквашу. Иначе что получится? Сейчас счастливых нет — и быть не может.
Анна Михайловна. Вы обижены за пропавшего брата, Ирина Федоровна.
Ирина. Да, и за него.
Анна Михайловна. И не правы.
Ирина. Я ей за Бориса никогда не прощу.
Анна Михайловна (резко). И не правы! Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это одно из самых страшных ее действий. Вы же понимаете состояние раненых, когда они кричат, стонут и своим поведением даже мешают вам лечить их. Там вы терпеливы, снисходительны, а здесь… И вообще, когда мы обрежем палец — бежим в больницу, а когда изранена душа — мы только и кричим: крепись, мужайся!
Входит Федор Иванович.
Ирина. Ты что задержался?
Федор Иванович. Ребят отправляли, кого домой, кого в выздоравливающий батальон. А Вероника где? Марк?
Анна Михайловна. Марк Александрович сказал — у него концерт, а Вероника, вероятно, пошла прогуляться.
Федор Иванович. Не люблю, когда дом пуст. Скоро ли мы сможем хотя бы за стол садиться все вместе, как в Москве? (Пьет кофе.) А вы, Анна Михайловна?
Анна Михайловна. Я только что пила кофе. (Уходит.)
Федор Иванович. Двое так двое. Ирина! В шкафчике на заветной полочке — с устатку.
Ирина. Ты бы воздержался.
Федор Иванович. За твои успехи! Молодец ты, Ирина! Проглоти и ты маленькую.
Ирина. Еще чего, мерзость такую.
Федор Иванович. Писем не было?
Ирина. Нет.
Федор Иванович. Понимаю. Глупый вопрос задал… Ничего, потерпим. Ты бабушке деньги отправила?
Ирина. Да, утром. Чего она там, в Москве, сидит караулит?
Федор Иванович. Упрямая. Доктор Бобров на тебя поглядывает. Заметила?
Ирина. Есть у меня время…
Федор Иванович. Он, по-моему, симпатичный…
Ирина. Ну и что?
Федор Иванович. Э, какая ты…
Входит Вероника.
Вот кстати… Садись.
Вероника. Не хочется. (Пошла, села на диван.)
Федор Иванович. Это что — перловка, что ли?
Ирина. Кажется. Ешь, не разглядывай.
Федор Иванович. Хочется гречневой… (Веронике.) Кашу ты варила?
Вероника. Я…
Федор Иванович. Снег-то третий день лепит и лепит.
Вероника. Да.
Ирина начинает собирать со стола.
(Подходит к Ирине.) Давай я уберу.
Ирина. Ладно, сиди уж!
Вероника отошла. Ирина унесла посуду.
Федор Иванович (подойдя к Веронике). Ну как?
Вероника. Что?
Федор Иванович. Гуляла?
Вероника. Да.
Федор Иванович (не зная, что сказать дальше). Это хорошо. Знаешь, духу надо больше, духу…
Вероника. Наверное.
Федор Иванович. Ты меня извини, но… Заняться бы тебе чем-нибудь!
Вероника. Не могу.
Федор Иванович. А ты — через не могу.
Вероника. Подумаю.
Федор Иванович. Ты потерпи… Придет письмо… и вообще все будет в лучшем виде, вот увидишь.
Вероника. Вы мне никогда не простите за него? (Плачет.)
Федор Иванович. Я люблю тебя, глупая.
Входит Анна Михайловна.
Анна Михайловна. Очки где-то оставила. (Ищет.)
Федор Иванович. А я никогда не читал лекции, боялся большой аудитории. А вообще-то мог бы. Газеты были?
Анна Михайловна. Нет, не было еще.
Федор Иванович. Спасибо. Пойду дров наколю… (Ушел.)
Анна Михайловна (найдя очки). Вот они. (Веронике.) Марк Александрович просил передать, что вернется не поздно.
Вероника (ищет). Куда я положила свою белку? Вы не видели, Анна Михайловна?
Анна Михайловна. Ее унес Марк Александрович.