Усугубляло мое беспокойство то, что я очнулась нагишом не просто неизвестно где, а вблизи цивилизации. Не обращая внимания на лениво кружащих надо мной мух, я поднялась и огляделась по сторонам. Сбоку от деревьев виднелось несколько маленьких домиков. Под ногами валялся разодранный пакет с мусором; его содержимое было разбросано по земле. Выглядело оно подозрительно; не исключено, что я успела им позавтракать. В дальнейшем размышления на эту тему я предпочла не и даваться.
Впрочем, мне вообще не хотелось размышлять о чем бы то ни было. Мысли возвращались в голову какими-то судорожными обрывками, всплывая в памяти, точно полузабытые сновидения. А вместе с ними пришли и воспоминания об этом мгновении — первом полубессознательном миге после превращения в человека, которое мне приходилось переживать снова и снова. И каждый раз в новых обстоятельствах. Мало-помалу до меня дошло, что в этом году я превращаюсь уже не в первый раз. И я не помнила ничего из того, что происходило в промежутках. Ну, почти ничего.
Я зажмурилась. Перед глазами стояло его лицо, желтые глаза, темные волосы. Я помнила ощущение своей руки в его руке. Помнила, как мы с ним сидели бок о бок в машине, которой, кажется, больше не существовало.
Но я не помнила его имени. Как я могла забыть его имя?
Где-то вдалеке прошуршали автомобильные шины. Машина проехала, и звук медленно затих, напоминание о близости реального мира.
Я снова открыла глаза. Думать о нем было нельзя. Я запретила себе думать. Я вспомню. Обязательно вспомню. Но сейчас следовало сосредоточиться на более неотложных вещах.
Вариантов у меня было не густо. Можно вернуться в теплый весенний лес и надеяться, что в самом ближайшем времени я снова превращусь в волчицу. Вот только ощущала я себя целиком и полностью человеком. Значит, оставался единственный выход: искать помощи у обитателей маленького голубого домика на опушке. В конце концов, судя по всему, я уже угостилась содержимым их мусорного бачка и соседского заодно тоже. Однако у этого плана было множество недостатков. Даже если я в эту самую минуту чувствовала себя как нельзя более человеком, это могло измениться в любую минуту. И потом, что первым делом подумали бы эти люди, увидев, как я в чем мать родила, выхожу из леса? Не представляю, каким образом я могла бы это объяснить, не угодив в конечном итоге в больницу или в полицию.
Сэм.
Имя всплыло в памяти внезапно, а вместе с ним и тысяча прочих вещей: стихи, нерешительным шепотом рассказанные мне на ухо, гитара в его руках, впадинка под ключицами, привычка разглаживать пальцами страницы книги во время чтения. Цвет стен в книжном магазине, его шепот по ночам, списки новогодних зароков, которые мы с ним писали на пару. И все остальное тоже: Рейчел, Изабел, Оливия. Том Калперер, швыряющий убитого волка под ноги нам с Сэмом и Коулом.
Мои родители. Боже. Родители. Я вспомнила, как стояла у них на кухне, чувствуя, что волчица рвется из меня наружу, и ругалась с ними из-за Сэма. Вспомнила, как набила рюкзак одеждой и сбежала в дом Бека. Вспомнила, как захлебывалась собственной кровью…
Грейс Брисбен.
Я не помнила ничего этого, пока была волчицей. И забуду опять.
Я присела на корточки, потому что стоять вдруг стало тяжело, и обхватила голые коленки руками. По пальцам ноги прополз коричневый паук, я не успела его стряхнуть. Над головой, как ни в чем не бывало, заливались птицы. Сквозь кроны деревьев просачивались солнечные лучи, образовывая на земле причудливый пятнистый узор. Теплый ветерок колыхал нежно-зеленую молодую листву. Вокруг полнился шорохами весенний лес. Пока меня не было, природа жила своей жизнью, как и всегда, но я вернулась и не знала больше, где теперь мое место и что мне делать.
Потом налетевший теплый ветерок, почти непереносимо пахнувший сырными палочками, взъерошил мои волосы и навел меня на мысль о еще одном возможном варианте. Кто-то, явно рассчитывая на погожий денек, вывесил на веревке во дворе одноэтажного кирпичного дома неподалеку сушиться белье. Я не замечала его, пока оно не заколыхалось па ветру. Целая веревка, полная возможностей. Обитательница домика явно была на несколько размеров крупнее меня, но к одному из висевших там платьем прилагался пояс. А значит, вариант был вполне неплох. Не считая, конечно, того обстоятельства, что придется украсть чужую одежду.
Мне доводилось совершать немало поступков, которые кому-то другому могли бы показаться предосудительными, но воровство в их число не входило. Тем более что стащить предстояло чье-то нарядное платье, которое его хозяйке, возможно, пришлось стирать вручную. Кроме него на веревке полоскались носки, нижнее белье и несколько наволочек; вероятно, у обитателей этого домика не было денег купить сушильную машину. Неужели у меня и в самом деле поднимется рука украсть чужое праздничное платье, чтобы получить возможность вернуться в Мерси-Фоллз? В кого я превратилась?