— Любит, что ли? — Захар Михалыч поморщился. Терпеть он не мог всяких жаргонных словечек, за что ругал часто и старшую внучку, которая приносила домой эти словечки с улицы.
— Со страшной силой! — уверенно ответил Нечаев. — Или я ни черта не понимаю в женщинах...
— В этом-то можешь не сомневаться, — улыбнулся Захар Михалыч.
— А ее предок, как его?..
— Кто, кто?
— Родитель, стало быть. Он ненавидит Лешку всеми клетками своего насквозь прогнившего организма.
— Ты бы поосторожнее о людях, — неодобрительно сказал Захар Михалыч.
— В гробу я его видел! Он Лешку к дому ближе чем на ружейный выстрел не подпускает, собакой травит. Прямо современные Ромео и Джульетта. Я бы на месте Лешки начхал на этого жлоба. Правда, мне Ольга не нравится, не в моем она вкусе, но раз он не может жить без нее... А‑а, слабохарактерный он, размазня! Прежде чем сплюнуть, неделю размышляет, насколько это нравственно. Отымка, одним словом.
— А это еще что такое?
— Отымка-то?.. — Нечаев рассмеялся. — Фольклор, Захар Михайлович! Моя бабушка так тряпки называла. Еще будут ко мне вопросы или я могу быть свободным?
— Стукалов любит ее?
— Об этом посторонних не спрашивают.
— Верно, — согласился Захар Михалыч. — А что у них с ее отцом произошло, не знаешь?
— Вроде бы Лешка дал ему по рукам, хотя нужно было врезать по морде, чтобы на всю жизнь запомнил. Таких жлобов учить надо, приобщать к культуре! Эй, куда прешься?! — закричал Нечаев на мужчину, который спокойно шел по пролету. — Жить надоело?!
Тревожно ударил колокол. Мужчина отпрянул испуганно. Мимо него, едва не задев, проплыла поковка вала, подвешенная на цепях, — потащили на термообработку.
— Бродят тут!.. — Нечаев выругался. — Потом отвечай за них перед прокурором. А Лешку нужно выручать, Захар Михайлович. Он за себя не постоит. Раззява, каких свет не видал с рождества Христова.
— И тот был отымкой? — спросил Захар Михалыч, улыбаясь.
— Конечно! Сами посудите: какой нормальный человек, уважающий себя, потащил бы собственное распятие? Чепуха! Да еще в гору, да еще в дикую жару! Все равно умирать мучительной смертью — пошел бы крушить этим распятием!.. Смирение ему понадобилось! А дураки еще молятся на него.
— Молчит твой Лешка, вот в чем загвоздка, — сказал Захар Михалыч с сожалением. — Виноват, и все тут!
— А вы Ольгу за жабры возьмите. Она расколется.
— Ну и выраженьица у тебя. Точно не по-нашему шпаришь. Или разучился по-русски говорить?
— А и не умел.
— Плохо. Учиться надо.
— На этот счет есть замечательная пословица, знаете? «Не умел, да умен»... — Он опять рассмеялся громко, от души.
— Умом тоже надо уметь распорядиться.
— Вот Лешка и распоряжается. Начитался книжек, в которых сопли на каждой странице висят...
— Ну тебя в самом деле, — рассердился Захар Михалыч на безалаберность Нечаева.
По правде говоря, он жалел уже, что дал втянуть себя в эту историю. Пусть бы разбирался кто-нибудь другой. Лучше всего женщина, они это любят и умеют. Однако теперь поздно, а совесть подсказывала старому Антипову, что Стукалов не виноват. Виноват, конечно, но не заслуживает очень строгого наказания. И не выручать его нужно, не спасать, а помочь разобраться в своих же личных делах. Если не разберется сейчас, запутается еще больше, а после внушит себе вредную мысль, будто бы нет справедливости. Будто и впрямь, как некоторые считают, человек человеку не друг и товарищ, как оно было, есть и будет всегда — должно быть, — а волк. Взыскание, хотя бы и строгий выговор, пустяк по сравнению с этим. Взыскание снимут, сохранилась бы вера в справедливость, в людей.
Он не заметил, как оказался возле пожарки. Вроде и не собирался заходить сюда... Впрочем, подумал старый Антипов, это и хорошо. Может, Бубнов на дежурстве, поговорить удастся.
Бубнов был выходной.
— А вы по какому делу к нему? — поинтересовался дежурный.
— Есть одно дело. Когда он будет?
— Через трое суток. Сегодня утром сменился.
— Он что, все время так работает?
— График.
— Ну да, ну да... — Какая-то мысль, неожиданно пришедшая в голову, беспокоила Захара Михалыча. — Выходит, сутки дежурит, а трое дома?
— Точно так, — сказал дежурный, приглядываясь к нему. — Вы не Антипов?
— Антипов.
— То-то я смотрю, человек знакомый. Меня не узнаете?
— Нет...
— Свояк я Пашки Серова, как же.
— А-а, — сказал Захар Михалыч. — Теперь узнал.
— Что вам от Николая Иваныча надо?
— Сегодня у нас двадцать седьмое?.. Значит... Это случилось пятнадцатого... У вас есть какой-нибудь журнал, где дежурства записывают?