— Поймал…
Многие думали, что эта песня родилась где-то здесь, в Албании. Партизаны обрадованно и с гордостью шептали друг другу: «Слышишь?» — «Слышу…» — «Поют нашу песню!..» И все, будто сговорившись, подхватили ее на албанском языке:
И даже когда в приемнике замолкала песня, партизаны, полные энтузиазма, продолжали петь:
— Тише, тише! — закричал техник, размахивая руками. — По-албански говорят!
Все замолчали. Но крестьяне и партизаны, толкавшиеся около дверей школы, подавшись вперед, нажали на передних, и те, задев, опрокинули батареи, установленные при выходе. Приемник замолчал. Виновники так и замерли, со страхом глядя то на командира батальона, то на техника, багрового от гнева. Нарушители тихонько вернулись на старые места, а техник торопливо подсоединял батареи. Все напряженно ожидали. С Вотского перевала все реже слышались винтовочные выстрелы… Вот наконец в приемнике мигнул зеленый огонек, и опять послышалось по-албански:
— Говорит Москва! Говорит Москва! Дорогие друзья, в нашей сегодняшней передаче вы услышите сводку Совинформбюро, обзор газеты «Правда» и корреспонденцию «Отважные партизаны страны орлов». Говорит Москва! Говорит Москва!..
Техник горделиво улыбался, поглядывая на радостные лица людей. Его глаза будто говорили: «Видите? Это я поймал Москву! Не будь меня…» Но скоро улыбка его пропала: голос диктора потонул в оглушительном визге, будто прямо здесь заработала гигантская пила. Вандель опять склонился над аппаратом, но, стоило ему поймать волну московской радиостанции, в приемнике снова грохотало, шумело, свистело… Раздались недовольные голоса:
— Да приведи ты его в порядок, черта!
— Зачем вертишь, дьявол этакий?
Джа Шамети схватил техника за воротник и, тряся его, сказал:
— Поставь на Москву, тебе говорят! Что народ мутишь!..
Вандель Дима нахмурился и хотел было стукнуть старика, но, взглянув на комиссара, с досады кусавшего губы, сдержался.
— Товарищи! — сказал комиссар. — Друзья мои! Не виноват техник. Это те, кто боится правды, глушат передачи.
— Вот подлецы!
— А англичан почему не глушат?
— Видно, им больше нравится ложь.
Техник хлопнул в ладоши и закричал:
— Тише, я опять поймал Москву!..
«Говорит Москва! Говорит Москва! Продолжаем нашу передачу на албанском языке, — говорил диктор. — Слушайте сообщение специального корреспондента «Отважные партизаны страны орлов»…»
Джа Шамети, только что сердившийся на техника, с маху обнял его и расцеловал в обе щеки. Техник вытер щеки рукавом шинели и тихо сказал:
— Вытри губы, они у тебя в сале, дядюшка, а потом уж лезь целоваться!
Джа Шамети обиделся и в отместку за такие слова чмокнул техника в губы…
— Эй, вы! — крикнул Бесник. — Разошлись, как бабы на свадьбе. Дайте послушать, честное слово!
Москва рассказывала об успехах албанских партизан и разоблачала квислинговское правительство Тираны, предательские организации «Балы Комбэтар» и «Легалитет».
— Вот так, правильно говоришь! — закричал Джа Шамети.
— Ш-ш-ш! — шикнул на него молодой партизан.
— Что «ш-ш-ш», внучек? Будто понимаешь в делах! Слыхал, как англичанин болтал, или нет? «Патриоты, патриоты!» Какого дьявола «патриоты», чтобы им провалиться! Будь Селям жив, всем бы дал прикурить!
— Верно, верно, джа Шамети, только сейчас дай нам послушать Москву. Ты никуда не денешься, поглаголишь потом сколько тебе влезет, — сказал другой партизан.
Джа Шамети сердито покрутил усы и сел, но не выдержал и проговорил:
— И Москва никуда не денется. Теперь, как поймал ее сын Лигора, уж больше не отпустит. Не видишь, что ли, как он проводами обвязал все от потолка до пола? Или не так, Вандель?
Вандель кивнул в знак согласия.
С Ботского перевала больше не доносились выстрелы. Значит, партизаны 2-й роты разбили балыстов… Все слушали голос Москвы.
Концлагерь, куда нацисты бросили Мейрэме шесть месяцев назад, находился километрах в трехстах на северо-запад от той области, где действовала Пролетарская рота. Большинство узников были русские и поляки, но и французов, чехов, итальянцев, бельгийцев тоже было немало. Триста заключенных женщин жили в бараках отдельно от мужчин. Комендант лагеря, сухощавый подполковник с пронзительным взглядом, маленькими щетинистыми усиками и без ноги (он потерял ее на Украине), отличался жестокостью. Для вящей оригинальности над входом в лагерь комендант прикрепил большой плакат «Добро пожаловать!». В центре лагеря на площади он приказал поставить двое весов и вогнутое зеркало, в котором человек видит себя вниз головой и с огромным животом. Весы были устроены таким образом, что на каждые сто килограммов они показывали тридцать лишних. Узники, полуголодные, выбивались из сил на тяжелых работах. Каждое утро тысячи людей выгонялись восстанавливать разрушенные шоссейные и железные дороги, взорванные мосты. По мере продвижения Советской Армии по югославской земле заключенных все чаще заставляли возводить баррикады и рыть окопы. Комендант предупредил, что, если русские или партизаны приблизятся к лагерю, он уничтожит всех узников.