— В чем же я несправедливо поступил?
— Как в чем? — воскликнул Перкович. — Разве то, что решил послать Звонару в Советский Союз, а не меня, ты считаешь справедливым? Ведь я не хуже его. И если справедливо судить, я на два месяца раньше его пришел в партизаны. С этим нельзя не считаться.
— При чем здесь, кто раньше, кто позже пришел?
— Как при чем? Раз я раньше пришел в партизаны, значит, у меня больше прав ехать в Советский Союз учиться.
— Если так, то у меня преимущество перед тобой, — подал голос Симич, — а меня не отпускают…
— Все ясно, все понял, — делая ударение на каждом слове, ответил Космаец. — Все обижены, все хотят ехать учиться в Советский Союз, а командир батальона не отпускает.
— Нет, не просто учиться, не надо искажать слова наши, — пояснил Перкович, — учиться в Советском Союзе!
— Все вы хотите ехать учиться. Я тоже хочу, мне даже предлагали, — вырвалось у него, — и у меня больше преимуществ, чем у многих из вас. Я раньше всех пришел в партизаны. И все равно я, когда мне предложили, отказался.
— Эге, так тебе и поверили, что ты отказался, — вставил Симич. — Можешь басни не рассказывать.
— Я хочу одного, — перебил Космаец, — чтобы вы немедленно шли на свои места.
Командиры поднялись. Космаец провожал их грустной улыбкой. Он прекрасно понимал чувства и желания этих парней, своих единомышленников. Он должен был отговаривать их от того, чего ему самому очень хотелось. Алексич сочувственно взглянул на Космайца. Они понимали друг друга без слов.
— Конечно, нетрудно понять желание наших ребят, — задумчиво глядя на мигающий огонь, заговорил комиссар. — Чудесные они парни, и ты, Космаец, напрасно с ними так резко разговаривал.
— Уверяю тебя, они меня поняли и никто не обиделся.
— Не в этом дело, обиделись они на тебя или нет. Оскорбить человека, назвать трусом — легко, а ты сейчас именно так сделал. Честное слово, мне их жаль, я им сочувствую, временами завидую, но больше всего я их люблю. Да, да, я их очень люблю. Мне, кроме вас всех, больше некого любить.
Космаец достал сигарету и неподвижным взглядом уставился на нее.
— Любить можешь, это твое право, но сочувствовать и завидовать не стоит. — Он закурил и, не вынимая сигареты изо рта, продолжил свою мысль: — В первом случае ты унижаешь других, а во втором — самого себя.
— Не знаю, у меня никогда не было времени задумываться, когда оскорбляют и унижают мои чувства. Не знаю, может, ты и прав, но все равно я очень завидую нашим ребятам. С каким рвением они стремятся учиться! И не просто учиться, а учиться именно в Советском Союзе. Когда я вернулся с совещания и сказал, что из нашего батальона один товарищ поедет учиться в Советский Союз, у всех было такое настроение, будто я сказал, что война кончилась. Для меня эта была приятная минута. И я сожалею, что мы сейчас не можем послать учиться пять, десять человек. Скоро, совсем скоро кончится война, начнется новая жизнь, перед нами будут новые задачи. Мы научились воевать, но эта учеба стоила нам дорого, она обошлась нам в тысячи напрасно потерянных жизней. За обучение одного товарища мы платили жизнями двух других. Я часто задумываюсь над тем, что нам предстоит сделать в будущем. Война выиграна — это ясно, но после нее нам в наследство достанется нищая страна, вдобавок и неграмотная. Мы будем строить новую жизнь и учиться, учиться и поднимать развалины. Все сразу, без передышки. У нас не будет времени раскачиваться. Война закончится — борьба будет продолжаться. — Алексич встал из-за стола, подошел к двери и приоткрыл ее. — У немцев сдают нервы. Они всю ночь непрерывно стреляют. — Вернулся, сел на прежнее место.
Космаец молча курил, а Симич, низко согнувшись над столом, что-то быстро писал.
Стрельба с немецкой стороны не прекращалась. Высоко в небе, за облаками, гудел ночной бомбардировщик. Космаец прикрыл глаза, задремал. Комиссар взглянул на него.
— Мне иногда так хочется спать, — признался он, — что, кажется, проспал бы целые сутки. Но только кажется. С начала войны я никогда не спал больше четырех часов в сутки. Сегодня мне вообще не хочется спать. — Комиссар застегнул шинель и потрогал кобуру. — Ты поспи, а я пройдусь по позиции. Слишком нахально ведут себя немцы, мне это не нравится.
Космаец устремил взгляд на комиссара, будто не понял, о чем тот говорит.
— Да, ты прав, они ведут себя безобразно, но я посплю. Прошлую ночь я не ложился, устал и чувствую, что до штаба не дойду. Иовица, я у тебя где-нибудь прилягу.