— Наши еще держатся на Чертовице? — тихо спросил Михал, не оборачиваясь.
— Держатся ведь, а, Григорий? — подал голос и Ондриш.
— Да, — ответил Григорий.
— И через Штурец немцы еще не прошли, — добавил Йожко, — ни один. В Чремошном тоже пока наши.
И опять наступило долгое молчание. Семен Александрович стал напевать партизанскую песню, но так тихо, что Ондриш, сидевший чуть выше, ничего не слышал, потому что северный ветерок относил ее вниз. Да Ондриш и не замечал, что товарищ поет, он сидел, повернувшись к другому склону горы, переходившему в Студеную долину, откуда кверху подымались бесшумными гигантскими привидениями клубы тумана, так что становилось немного жутко. Вытягивая огромные мягкие щупальца над верхушками елей, они беззвучно затопляли долину, но не заглушили ни журчания ручья внизу, ни могучего монотонного шума леса — туман поднимался, повинуясь каким-то своим законам, величественный, будто великан-волшебник, обладающий чудесной силой превращать огромные предметы в невидимок.
— Какая охрана на мостах? — неожиданно громкой резко спросил Григорий.
Все насторожились — это уже серьезный, деловой разговор. Если Григорий так спрашивает, дело будет.
— Как всегда, двое. По одному на каждом берегу, — ответил Петер.
— Я говорю о мосте возле Пустой Мары, — строго начал Григорий. — Но не думайте, что там немцев только двое, — те, что торчат на мосту. Особенно теперь, когда у них малость поковыряли дорогу. Немцы понимают, что аппетит приходит во время еды.
Йожко придвинулся ближе к Григорию, он очень обрадовался, что Григорий заговорил о предстоящей операции, но выразить свой восторг он не умел и лишь несмело поддакнул:
— Это верно.
Помолчали; потом заговорил Семен:
— Надо учесть и то, что подступы к мосту, возможно, заминированы или по крайней мере огорожены колючей проволокой.
Йожко сразу приуныл. После слов Семена взрыв моста показался ему почти невозможным делом. Остальных тоже не обрадовало это соображение. Снова наступила тишина. Усевшись поудобнее, все закурили. Издалека послышался рокот мотора — с запада на большой высоте летел самолет.
— Наш? — спросил Йожко.
— Нет, — сухо ответил Григорий.
— Но к «Трем дубам» еще летают?
— Летают.
Туман, поднявшись из Студеной долины, вдруг переполз через вершину Ястреба. Он ласково окутал сидящих на поляне — сначала они и не заметили этого, но через минуту уже не видели друг друга.
— Ну, я не дам этой твари облизывать себя; черт бы ее побрал. — Ондриш поднялся и не спеша, вразвалку направился в землянку.
— Зажги свет и затопи! — крикнул ему вслед Петер.
— Может, еще и жену тебе привести в постель? — пробурчал Ондриш, но этого они уже не расслышали.
Вернувшись в землянку, они увидели, что Ондриш и в самом деле затопил. В железной печурке потрескивал хворост. На ящике, служившем столом, горела лампа.
Григорий, разложив карту, долго рассматривал ее.
— Что изучаешь, командир? — хлопнул его по плечу Михал.
— Да так.
Но и потом, когда все уснули, Григорий долго сидел над картой, записывая что-то в блокнот.
— Пете-ер! Пете-ер!
Снизу, от ельника, донесся женский голос, тоскливый и пронзительный. Все, схватив оружие, выскочили из землянки и приготовились к обороне. Солнце еще не взошло, и в густом тумане не было видно ни зги.
— Пете-ер!
Зов повторялся через небольшие промежутки, и казалось, что голос приближается.
— Жена, — прошептал Петер, вглядываясь в плотный туман, словно хотел прожечь его взглядом. — Откуда она взялась? Чего ей надо?
Все напряженно вслушивались. Григорий пристально следил за Петером. Лицо его поминутно менялось, становясь то каменно-твердым, то нежным и мягким; ноздри вздрагивали, лоб покрылся каплями пота. Он часто и прерывисто дышал, и дыхание словно повисало в густом тумане, руки, судорожно сжимавшие автомат, дрожали. Петер крепился изо всех сил, чтобы не дать воли своим чувствам.
— Пете-ер! — снова раздался голос, уже совсем близко, у самого склона.
— Она знает?.. — сурово бросил Семен, строго взглянув Петеру в глаза.
— Нет, я ей ничего не говорил. Наугад идет.
— Кто знает, одна ли она, — тихо заметил Антонин, — нет ли за ее спиной немецких автоматов?