— Не стоит идти наугад, — ответил Григорий. — Сделаем как решили. А сейчас — айда в укрытие. Петер, где же хата?
Подошел Петер, и Григорий спросил, держа в руке план:
— Хорошо рассмотрели свои позиции?
Все молча кивнули и снова посмотрели в сторону пустомарского моста.
— Ну, хорошо, а теперь, Петер, веди.
Петер пошел впереди, остальные — за ним. Они вышли из ельника, и Петер указал на низкий сарай с гонтовой крышей. Из слухового оконца, вырезанного в виде звездочки, торчала свежая еловая ветка.
— Видите — ветка, значит, можно идти. Идемте.
Они осторожно спустились по крутому склону, исхоженному коровами и усыпанному колючками чертополоха, и как тени проскользнули вдоль ограды к калитке за сараем. Калитка была открыта. Они прошли через двор прямо к распахнутым дверям сарая. Внутри стояла ручная соломорезка, за загородкой на душистом сене лежало трое новых граблей.
С минуту постояли. Слышно было, как рядом, в хлеву, корова, пофыркивая, чесалась о кормушку. Запах навоза смешался с ароматом сена.
Внезапно скрипнула дверь избы, и на крылечко, припадая на правую ногу, вышел старик в старой замасленной безрукавке. Корова сразу замычала, словно узнав его по походке.
— Иду, иду, моя хорошая, — приговаривал старик, — проси, проси, уже время.
Петли дверей взвизгнули, и старик вошел в хлев. Он похлопывал корову и мурлыкал себе под нос. Затем вошел в сарай, в знак приветствия поднял руку к седой непокрытой голове и быстро оглядел партизан. Он ничуть не удивился.
— Ну-ну, все в порядке. — И поздоровался со всеми, как со старыми знакомыми. — Нету их тут, — продолжал он, — вечером были в корчме пятеро, да еще до полуночи ушли на станцию. Только на машинах проезжают, носятся без конца. Редко когда остановятся, разве спросить что-нибудь. Но черт не дремлет, ей-ей, не дремлет. Ну, где вы устроитесь — здесь, за загородкой, или наверху, на сеновале? Как хотите.
Он говорил громко — опасаться было некого. Потом подошел к Петеру и положил руку ему на плечо.
— Не падай духом, парень. Эх, будь моя воля, я бы их всех передушил.
Петер недоумевающе взглянул на него.
— О чем вы, дядюшка?
— Ты ничего не знаешь? А я-то думал, что вы, орлы, узнаете все раньше других. Ну, как тебе сказать… Избу твою спалили позавчера. Как есть спалили. Дотла. Жену с мальчонкой выгнали в чем были, а избу подпалили с четырех сторон. Изба-то деревянная, сразу занялась. Вот тебе, Петер, изба твоя и добро нажитое. За лес-то, поди, еще не все выплатил. А сколько вы с тестем сил на это положили… Эх, гадючье племя, кой черт их сюда принес?
Старик опустил глаза и отвернулся.
Все замерли.
Петер стиснул зубы и, окаменев, стоял бледный и безмолвный, с отсутствующим взглядом. Он словно наяву видел свой дом, окна с наличниками, которые он сам вырезал ножом, чувствовал запах дома, тепло подпечка и видел окошечко в форме сердца, которое выпилил в сенях, когда жена была беременна. Перед глазами стояла расписная колыбель из лиственницы — дерево он выпросил у старосты, а когда заканчивал ее, жена уже с трудом наклонялась за стружками. Она готовила в тот день солянку, жирную, с салом, и пела песню «Славно парню молодому…».
Петер невольно сунул руку в карман, нащупал там нож.
«Тут», — подумал он и судорожно сжал костяную рукоятку, потом, прислонившись к большому колесу соломорезки, долго стоял, уставившись в землю.
В десять вечера они молча вышли из сарая. Моросил мелкий дождь. Старик стоял в дверях дома; кивнув на прощание, Он вышел закрыть за ними калитку.
Сразу за околицей они разделились — Ондриш, Семен Александрович и Антонин перешли полотно дороги и исчезли в поле. Григорий, Петер, Михал и Йожко шли по левую сторону колеи.
Вдали, где-то у Микулаша, засвистел паровоз. На том берегу Вага по шоссе прошла машина. Дождь усиливался.
Григорий, подойдя со своей группой к реке, взглянул на часы.
— Пора, — шепнул он.
Они вошли в кустарник.
— Хорошо, что дождь, — прошептал Йожко.
Все согласились — шум дождя действительно был им на руку. Послышался звук приближающегося поезда. Вот он. Паровоз рассыпал снопы горящих искр. Пассажирский. Йожко хотел сосчитать вагоны, но было слишком темно, они сливались в одну полосу.
— Давай, Петер, — шепнул Григорий, толкнув его в бок, — как только вспыхнет огонь — прыгай.
Петер и Михал перешли речку, Григорий и Йожко остались на этом берегу. Они прошли несколько шагов, пригнувшись, потом поползли.
На другой стороне метрах в десяти от полотна Семен приготовил костер, насыпав туда динамитной пыли, чтобы пламя вспыхнуло сразу. Они были в пятидесяти метрах от моста, и Ондриш пополз в поле, таща за собой шнур. Когда они подползли к Антонину, Семен взглянул на светящийся циферблат часов — было без четверти одиннадцать.