— Ваша фамилия, должность? Как попали в плен?
И снова немец повел себя не по-военному. Он должен был бы ответить четко, лаконично — ведь к нему обращался командир высокого ранга. Но он этого не сделал, лишь оглянулся на дверь и, не увидев больше никого, кроме этих двух генералов, промолвил:
— У меня конфискованы документы. Если бы их принесли…
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — спросил Логунов.
— Распорядитесь, пожалуйста, о документах. Я хочу ими засвидетельствовать свою личность.
Вызванный адъютант как-то особенно четко отрапортовал. Логунов улыбнулся, подумав о капитане, которого он по-домашнему называл Сашей: «А ты, оказывается, муштрованный». Таким он видел его не часто. Видимо, присутствие польского генерала заставило его подтянуться.
Принесли документы немецкого майора с рапортом полкового начпрода. Логунов одним из них особенно заинтересовался.
— И давно вы работаете корреспондентом газеты «Фолькишер беобахтер»? — спросил он у пленного. Тот ответил:
— С окончания университета. В армии я не служил. Военный отдел газеты — это и есть моя служба.
— Говорят, вы родственник министра?
— Племянник по матери.
— «Иоахим Лиман», — вслух прочел в документе Логунов и потом передал журналистское свидетельство пленного Межицану. Свидетельство было напечатано на двух языках — на немецком и… на русском. Записи на обеих страницах идентичны.
— Как это понимать? — Межицан показал немцу русский текст в его удостоверении.
— До сорок первого года я был аккредитован в Москве при нашем посольстве, почти каждый день выступал в «Фолькишер беобахтер» со статьями о Советском Союзе. Я был тогда… объективным. А жил в Москве на улице Горького. С февраля тысяча девятьсот тридцать седьмого по апрель сорок первого.
— И вы сохранили такое удостоверение? Зачем? — поинтересовался Логунов.
— На память. Для самого себя. Это были интересные и, если хотите, счастливые годы. Я писал не о войне, а о том, что Советский Союз — молодая демократия и что тут, как и в моей стране, строится социализм. Даже не верится.
— Как и в вашей стране? — переспросил с иронией Логунов.
— Тогда, по крайней мере, слово «социализм» часто повторялось в докладах нашего министра пропаганды, как, кстати, и в выступлениях моего дядюшки на разных совещаниях, собраниях, партийных съездах…
— Ну хорошо, оставим разговор о вашем «социализме». Его, как известно, заменило слово «фашизм». Как вы попали в плен?
— О, майн гот! Вы никогда не были корреспондентом и поэтому не представляете себе, какие с нами бывают приключения. Но это! Нет, я не собирался в плен, не подумайте, хотя, конечно, давно понял, что плен — это не худший выход для такого немца, как я, если принять во внимание, что теперь год сорок четвертый. И что на пороге зима, еще одна, быть может, последняя зима для немецкого народа.
— Вы хотели сказать — последняя для гитлеризма, для «третьего рейха», — уточнил советский генерал.
— Сегодня, к сожалению, это одно и то же: Гитлер и государство. Нация подчинилась Гитлеру — и разделяет с ним одну судьбу.
— Об этом вы пишете в «Фолькишер беобахтер»?
— Нет, у меня другое амплуа. Я пишу о том, как немцы живут, как они работают, чего они достигают в науке, в искусстве.
— А в годы войны? Что вы пишете теперь? Почему оказались в «тигре» под Студзянками?
— Очень просто, пан генерал. Время от времени мы должны выезжать на фронт. «Фолькишер беобахтер», сами понимаете, газета милитаризованная. Все в ней о войне и о том, что делается для победы рейха. Когда в Варшаве, которую мы покорили еще в тридцать девятом, началось восстание, шеф-редактор направил меня туда. Восстание гражданского населения против армии? Командировка представлялась мне интересной прогулкой. Мы советовались с моим дядюшкой. О, он одобрил решение шеф-редактора. «Пора тебе, пора, Иоахим, побывать на фронте! Центральная группа армий — это то, что мы имеем для защиты главного направления. Твое сердце порадуется, майор. Мы сильны как никогда. Именно фюрер поклялся сделать в Варшаве наш Сталинград. Именно на Висле мы возьмем реванш». Одним словом, мой дядя министр благословил меня, еще и конфиденциальное письмо написал обергруппенфюреру Эриху фон ден Баху, только что назначенному командующим на территории Варшавы. Кстати, это письмо есть в моих документах.