— Да, — подтвердил кто-то из поляков. И Яворовскому, который слыхал весь этот разговор, поскольку группа генералов остановилась в двух-трех шагах от его блиндажа, показалось, что он узнал голос генерала Марьяна Спыхальского. — Перебежчики утверждают, что в район Круликарни прибыло много танков. Совсем новенькие «тигры».
— Что такое Круликарня? — спросил Константинов.
— Там в старые времена польская шляхта развлекалась, устраивая охоту… на кроликов. Их убивали тысячами.
— Ага. Неплохая была бы аналогия… — промолвил Константинов. И тоном приказа добавил: — Передайте генералу Руденко — пусть заинтересуется районом Круликарни. Немедленно.
Потом докладывал Спыхальский.
Услышав, что вся будущая администрация Варшавы находится в боевых порядках Войска Польского и что в ближайшем блиндаже — милиция, Константинов с любопытством заглянул и туда.
Яворовский четко отрапортовал невысокому мужчине в черном полушубке, в генеральской смушковой папахе. Широкое с раздвоенным подбородком лицо казалось суровым, взгляд светлых глаз — придирчивым. «Кто он, этот Константинов?» Вспомнилось давно услышанное о человеке, которого Сталин всегда посылает на самые опасные и самые важные фронты. Он поздоровался за руку с Яворовским, еще с несколькими офицерами в милицейской форме. Его пожатие было крепким, дружеским, хотя и в эту минуту лицо оставалось неизменно строгим, сосредоточенным.
В блиндаже тесно, и сопровождающие так и остались в ходе сообщения. Только Спыхальский протиснулся в середину и, сняв конфедератку, растирал себе уши. Заметив это, Константинов сказал Спыхальскому:
— Как только зацепимся за тот берег, — кивнул он в сторону Вислы, — сразу же разворачивайте пункты обогрева. Сохранить боеспособность каждого бойца — задача номер один.
Они снова и снова останавливались. Константинов, здороваясь с командирами частей, подразделений, расспрашивал, как они себя чувствуют, получили ли сухой паек, имеют ли все необходимое. Ход сообщения вывел в ложбинку. Запахло нефтью. Присыпанные снегом, здесь стояли на выгодных позициях танки, «катюши». Вполголоса офицеры докладывали о готовности. Вот худощавый подполковник поприветствовал Константинова как-то необычно: «Сайн байну!» И в ответ последовало то же самое: «Сайн байну!» Яворовский слышал, как офицер назвал свою фамилию — Токарев. Он сказал Константинову, что служил раньше в бригаде Яковлева и принимал участие в штурме горы Баинцаган.
— А кто теперь вашей частью командует? — поинтересовался Константинов.
— Я, товарищ маршал, — с гордостью ответил офицер. — Отдельная Краснознаменная, ордена Суворова… — И еще долго перечислял почетные награды, которыми удостоена его боевая часть.
Константинов вдруг заговорил по-иному, тепло, задушевно:
— Мне приятно встретить вас тут, подполковник Токарев. Правду говорят, что только гора с горой не сходится. Буду рад встретиться в Варшаве. А из халхингольцев, кстати, здесь, на Висле, вы не один. Обязательно нужно будет собраться, как вы думаете?
— Это было бы здорово, товарищ маршал!
— Соберемся. В Варшаве. Согласны, Токарев?
— Согласен!
…Спыхальский направился к двери, за которой скрылся Константинов. Яворовский остался возле оперативного дежурного. Около двух десятков офицеров разных рангов, до полковников включительно, советских и польских, разместились тут, кто где нашел место, тихо разговаривали друг с другом. Табачный дым висел как голубое облако под невысоким потолком.
Вдруг все встали. Прибыли новые люди. Впереди генерал брони Михал Роля-Жимерский, за ним президент Крайовой Рады Народовой Болеслав Берут, вошел командарм Поплавский. Очевидно, они, как и Константинов, обходили блиндажи, землянки, где отдыхали перед боем те, кто пойдет в генеральное наступление.
Яворовский посмотрел на часы: пять утра. Летом в это время уже светло.
Может, от густого дыма и плохой вентиляции, а может, просто от усталости у Яворовского кружилась голова. Сердце билось вяло, как у больного, который долго залежался в постели. Он жадно ловил свежий воздух, врывавшийся в блиндаж, когда кто-нибудь входил или выходил. Если бы не генерал Спыхальский, который мог в любой миг его позвать, Яворовский постоял бы где-нибудь в ходе сообщения, на свежем воздухе.
Хотя бы немножко свежего воздуха! Яворовский вышел.