— За Варшаву! Огонь!
Стволы орудий рывком откатывались назад, сошники рыли землю.
— Огонь! Огонь! — раз за разом взмахнул рукой командир батареи. Пулеметы противника умолкли. Ветер медленно рассеивал дым. Становилось светлее. Немцы теперь заметили наши орудия, стоявшие на бруствере траншеи. Трассирующие пули сбоку указали минометам цель. Мины, нащупывая батарею, шлепались в перелеске на болотистой лужайке, срывали с саперного снаряжения зеленую листву маскировки. В иссеченных осколками кустах белели лодки. После каждого взрыва Людвик нервно сжимал челюсти. Он стоял, высунувшись из окопа, с неизменной сигаретой во рту.
Орудия на бруствере непрерывно звонко грохотали. Перепрыгивая через головы находившихся в траншее автоматчиков, взад и вперед сновали подносчики снарядов. Один из них, молодой паренек, только выбежал из-за деревьев, словно дрова, неся на согнутых руках снаряды, как его поразил какой-то осколок. Паренек упал вниз лицом, широко раскинув руки, будто пытаясь собрать рассыпавшиеся блестящие «поленья».
Снаряды один за другим обрушивались на фланг траншеи. Свистели осколки, чад сгоревшего тола щекотал ноздри. В окопе закричал какой-то раненый. К нему побежал ротный санитар Липка. Обернувшись, я увидел широко раскрытые глаза Скверчиньского. Побяжин, пощипывая усы, махнул мне рукой: мол, все в порядке. Снова донесся пронзительный скрежет и свист. От непрерывного грохота раскалывалась голова. Неожиданно взрывной волной меня бросило к противоположной стене окопа. На минуту у меня перехватило дыхание. Оттолкнувшись руками, одним махом возвращаюсь на прежнее место. Людвик, стряхнув с головы песок, прокричал что-то, указывая на бруствер. Я бросил взгляде сторону батареи. Там тишина. Артиллеристы лежали в самых разных позах. Один из них стоял на коленях, опершись рукой на раскрытый замок. Находившиеся на бруствере орудия отчетливо вырисовывались на фоне сверкающего зарницами неба. Молчаливые, черные и страшные, а вокруг — тела погибших артиллеристов. Дым окутал окопы, откуда доносились стоны раненых. Пулеметы натруженно хрипели и выплевывали из глушителей языки пламени. Снова донесся рев и вой немецких ракетных минометов. Воздух наполнился скрежетом, в траншее хлопали взрывы. Разместившиеся поблизости от меня пулеметы неожиданно умолкли. Перепрыгивая через раненых и убитых, я побежал туда. За первым же изгибом траншеи увидел бледного как полотно Масловского. Он опирался о стенку окопа и что-то с усилием шептал.
— Сержант, что с вами?
— Ранен, поручник… в грудь, осколком… Ой, задыхаюсь, черт возьми, помогите… — И он попытался снять вещмешок.
— Санитар! Санитар! — крикнул я, расстегивая ему шинель. Тотчас же появился Липка. Руки его до самых локтей были перепачканы кровью.
— Воцянец убит… Шестеро ранены, но все время поступают новые. Немцы нащупали наши пулеметы! — выпалил он одним духом и, обрезав ножом лямки у вещмешка Масловского, распахнул ему шинель на груди.
Я побежал дальше. Когда влетел в окоп Зайковского, то сразу увидел подносчика с размозженной головой. Поджав колени к подбородку, он будто спал, опершись локтем на сумку с запасными дисками. Зайковский лежал на разрушенном бруствере окопа. Одно плечо у него было раздроблено, а грудь разорвана осколками. Зубами и здоровой рукой он пытался вставить новый диск в пулемет. Я схватил его за пояс.
— Зайковский! Ты ранен! Отправляйся на перевязочный пункт.
Зайковский бросил на меня взгляд обезумевшего от боли человека. Кровь струилась у него изо рта и капала на затвор. Он с трудом пробормотал:
— Идут… Сдохну, но не пропущу!
Я взглянул на тот берег. Темные фигурки немцев вылезали из окопов и бежали куда-то в сторону. Я остолбенел. Контратака? Нет, они покидали разрушенные траншеи. Очередь, выпущенная Зайковским, привела меня в чувство. Справа в двух шагах от меня стоял, уткнувшись стволом в песок бруствера, «максим». Я подбежал к нему, но услышал чей-то стон. Когда наклонился, увидел Жарчиньского. Оглушенный, с отсутствующим выражением лица, он тряс головой и что-то бессвязно кричал. Возле пулемета лежали мертвые бойцы. Сбоку стрекотали автоматы, доносились громкие команды Побяжина и Середы. Их отделения непрерывно стреляли через реку. На том берегу все больше появлялось бегущих в панике фигурок. Я быстро оттащил труп наводчика и, схватившись за ручки «максима», проверил, вставлена ли лента, а затем навел ствол на разбитую нашей артиллерией линию обороны гитлеровцев. Отброшенная взрывом земля закрыла цель. Я водил из стороны в сторону ствол пулемета.