Едва Хома остановил коня, как его окружили вымазанные сажей возбужденные рабочие. От них Хома узнал, что заводы были разбомблены всего лишь час назад, и сделали это не немцы, а «летающие крепости». Это от их бомб образовались между цехами такие воронки, что на дне выступила подпочвенная вода, — ею пользовались сейчас рабочие, из брандспойтов заливавшие пламя.
В первый момент Хома был искренне восхищен такой работой авиации союзников. «Молодцы, вот так давно бы надо!..» Но рабочие вскоре охладили его восторги. Оказалось, американцы налетели на заводы, когда немцев здесь уже не было.
— Выходит, промахнулись, — с сожалением сказал Хома. — Не рассчитали.
Рабочие держались другого мнения. Видимо, этот налет их не только не восхищал, но даже вызывал чувство горечи и возмущения, хотя они и старались сдерживать его как могли. Хома уловил в их голосах эти горькие нотки и был озадачен. В чем дело? Можно допустить, что летчики ошиблись, войдя в азарт, не разобрались в спешке… Но почему рабочие так беспокоятся об этих предприятиях? Разве мало жил вытянули капиталисты из них, из этих рабочих, разве мало сажи наглотались они за свою жизнь ради чужих прибылей?! Пусть горит!
В беседе, однако, выяснилось, что дело обстоит не так просто, как на первый взгляд казалось Хоме. Далеко не так, товарищ! Терпеливее других втолковывал это Хоме простоволосый коренастый юноша в промокшей от пота майке. Его грязная, огрубевшая в работе рука спокойно лежала на седле Хомы. Тугие жилы надулись на ней, синие, как реки на карте. «Тоже двужильный», — сразу окрестил чеха подолянин, считавший себя двужильным.
Юноша, как и многие чехи, довольно свободно говорил по-русски.
— Правду сказал советский товарищ — вытягивали из нас жилы эти заводы. Было такое, вытягивали. Но не все вытянули, еще и для нас кое-что осталось. — Юноша весело взглянул на Хому. — И сажи наглотались вволю. Да, это правда. Но отныне говорим: «Довольно!» Хозяева фирмы, господа акционеры удрали доживать свой век где-нибудь в заграничных виллах. Все это мает стать людовым, народным. Все будет конфисковано. Вся Ческословенска отныне есть хозяин тотем заводам.
«М-да, — задумался Хома. — Выходит, не зря рабочие тушили пожары. И не зря они в претензии к господам американам за их запоздалые бомбы…»
— Они и на фронте выше всего ставят свой бизнес, — мрачно сказал кто-то в толпе рабочих.
Хома не понял слова «бизнес», однако не стал спрашивать у чехов, что это за зверь. Лучше он позже спросит об этом у своего замполита. Сейчас, выслушивая сдержанные жалобы рабочих, Хома чувствовал себя довольно неловко. Был он из тех, кто за ответом в карман не полезет, но здесь впервые ему не хватало слов для ответа. Он, как солдат, хотел бы взять на себя всю ответственность за действия союзников, но в данном случае он этого сделать не мог. Однако и хулить американцев ему не позволяло собственное достоинство, достоинство честного союзника. И тут, возле разгромленных, пылающих заводов, Хома впервые серьезно насторожился, пытаясь постичь не совсем понятные ему действия «летающих крепостей».
«Как же быть с вами? — колебался он. — Что вам сказать на это?»
— Мы разберемся, — пообещал он наконец, имея в виду прежде всего себя и Воронцова, и сердито дал шпоры коню.
Хома догнал майора Воронцова уже за городом, когда полк, прогремев сквозь тысячеголосый гомон центральных площадей, просверкав серпами-подковами сквозь бурю музыки и цветов, снова вышел на асфальтовую загородную дорогу. Леса и холмы, как живые, расступались перед полком, а дорога, залитая солнцем, сама стелилась — разворачивалась вдаль.
Майор ехал по обочине и читал на ходу письмо. Сгорбившись в седле, углубившись в чтение, он в этот момент мало чем напоминал строгого командира. Внимательно водил прищуренными глазами по строчкам, время от времени хмурясь или улыбаясь.
Это была какая-то особенная, непривычная для него улыбка, нежно-приветливая, почти ласковая. Майору, видимо, нелегко было разбирать мелкий почерк, и Хома с сочувствием подумал, что, будь это где-нибудь дома, за столом, Воронцов, наверное, вооружился бы надежными очками.
— Как там поживает ваша жена, товарищ гвардии майор? — спросил Хома, вежливо откозыряв. — Бригадир не обижает? Дает соломы для хаты?
— У нас там соломы нет, товарищ Хаецкий, — улыбнулся Воронцов, аккуратно складывая письмо. — У нас тайга кругом, на сотни верст… Да и письмо не от жены, кстати. Сын пишет.