Справа над автострадой нависали леса, прохладные, промытые росой, пропахшие свежей зеленью. Спускаясь с далеких гор синими оползнями, а ближе — крутыми зелеными обвалами, они останавливались у самой дороги, как бы в раздумье: перешагнуть ли ленту автострады и спуститься дальше в поле или остаться на месте?
Пока полковая колонна была на виду у разведчиков, они скакали уверенно и беззаботно. Но вот уже четверть часа, как полк, скрывшись за поворотом леса, не показывался. Казаков обладал острым чувством расстояния, и, по его расчетам, полк, идя заданным темпом, уже должен был выйти из лесу, показаться на опушке. Но блестящая изогнутая дуга автострады оставалась безлюдной.
Казаков, настороженно съежившись в своем седле, приказал товарищам пустить коней шагом. В лесах, уже залитых солнцем, стояла тишина. Она не нравилась Казакову, он чувствовал в ней что-то коварное. Как на грех, никто не попадался на пути: ни военные, ни штатские. Далеко слева вставал на горизонте легкий белый дым — догорали какие-то скирды. Прислушавшись, Казаков отчетливо уловил редкие очереди пулеметов, тонко долетавшие издалека. Лошади ступали медленно, разведчики с возрастающим беспокойством поглядывали назад.
— Что это значит? — первый не выдержал Славик, раскрасневшийся от скачки, — Почему их до сих пор не видно?
Павлюга поднялся на стременах и, оглянувшись, подтвердил:
— Не видно.
— Может, «привалились»? — мрачно предположил Архангельский, широкоплечий, коренастый, издали в седле всегда напоминавший старого коршуна. — А может быть, и в самом деле что-нибудь случилось?
Товарищи подозрительно посматривали в зеленые глубины незнакомых лесов.
Проехали с километр, до следующего поворота, и Казаков дал наконец команду остановиться.
— Подождем, — пояснил он, сдерживая недовольство. Такие остановки всегда его раздражали.
Соскочили с лошадей, стали прохаживаться, разминая затекшие ноги.
— Ручаюсь головой, что с ними ничего плохого не случилось, — уверял Павка Македон, весельчак и красавец, задушевный друг Казакова. — Вы же знаете, как мое сердце в таких случаях сигнализирует! Безошибочно!
Казаков не раз убеждался в том, что Павкино сердце действительно обладает удивительной способностью угадывать на расстоянии беду или удачу полка.
— Ну, уж если твое сердце сигналит, — махнул рукой Казаков, — то загорай, братва!..
Пользуясь случаем, Архангельский пошел обследовать подбитый невдалеке немецкий броневик. Павлюга, вынув из кармана плитку пивных дрожжей, принялся кормить ими своего скакуна, угощаясь заодно и сам. Тем временем Казаков и Македон, скинув пилотки, расстегнувшись, пошли к ближайшему дубу умываться. Умывались они своим давним разведческим способом: с дерева. Трясли густо покрытые листьями ветки, осыпая себя густой росой, свежея на глазах, брыкаясь и балуясь под ветвистым зеленым душем. Вскоре к ним присоединился и Славик, соблазненный этой богатырской купелью. Македон, вскидывая мокрым черным чубом, уверял, что росяная купель, особенно на восходе солнца, придает разведчику силу и красоту.
Вдруг все насторожились, услышав неистовую беспорядочную стрельбу где-то позади себя, за лесным полуостровом. Не было сомнения, что эта стрельба имеет прямую связь с задержкой полка.
— Бой! — выкрикнул Казаков, мрачнея. — Вы слышите: бой!
Разведчики, подхватив автоматы, стремглав бросились к лошадям. Как всегда в таких случаях, им казалось, что в полку внезапно случилась какая-то беда и надо спешить к своим как можно скорее. На бегу Казаков метнул уничтожающий взгляд на замешкавшегося Македона и свирепо схватил своего рысака за храп.
Уже поставив ногу в стремя, Казаков вдруг остановился. Товарищи тоже застыли возле лошадей. Стрельба была необычная. Она нарастала, приближалась с непонятной, загадочной стремительностью. Такого удивительного летучего боя разведчики не слыхали за всю историю полка. Они привыкли к заземленным огневым рубежам, к продвижению вперед шаг за шагом, они знали, что даже победоносная пехотная атака не может перемещаться в пространстве с такой неимоверной быстротой. Это было нечто большее, чем атака.
Держа настороженных лошадей в поводу, разведчики устремили взгляды на дорогу. Веки у Казакова нервно подергивались. Стрельба слышалась все ближе, все громче.