Маковей, набив патронами обоймы, лежал у самой бровки асфальта рядом с Хаецким и другими однополчанами. Он следил за противником. Хома, сопя, долбил для себя на склоне насыпи ячейку. Механизированная вражеская колонна, выползая из глубины леса, двигалась по середине балки прямо на Маковея. Она была еще далеко, урчала глухо, но этот зловещий гул рвал Маковею сердце. Неестественно страшно было ждать в этот праздничный день взрывов, стонов и чьей-то крови. Жутко было ощущать, как смертельная опасность, приближаясь с каждой секундой, словно грабит тебя, проглатывая огромный цветущий мир, синеву озер, красные маки, рушит высокое, только что воздвигнутое здание праздника. Еще несколько минут назад бойцы слышали золотой благовест над землей, слышали праздничный, охватывающий материк шум народов. И все это должно затихнуть перед мрачной силой, снова выползающей из лесу сюда, к автостраде.
Уже невооруженным глазом видно: два средних танка впереди, за ними несколько бронетранспортеров, а дальше — вереница черных крытых автомашин. Колонна не сделала еще ни одного выстрела.
— Может быть, это и не немцы? — обратился Маковей к Хаецкому, который уже удобно улегся в своей ячейке.
— А кто ж, по-твоему?
— Может быть, это союзники вышли нам навстречу? Видишь, не стреляют.
— До союзников еще — боже мой…
— Чего там — боже мой! Ведь у них тоже все механизировано… Они могут за сутки продвинуться знаешь насколько?
— Знаю… С каких пор скачут, да никак не доскачут…
— Неужели ж немцы? — Маковей не хотел верить своим тазам. — Почему ж тогда они не стреляют? Ведь они видят наших лошадей…
Маковей оглянулся. Лошади, брошенные пехотинцами на произвол судьбы, разбрелись по долине и спокойно паслись. Оседланная гнедая кобылица Ясногорской, подняв голову, тихо ржала. А буланый Маковея, по колени бродя в красных маках, спокойно пощипывал траву рядом с конем Сагайды. Конь Черныша бил копытом землю.
Маковей отыскал глазами Черныша. Лейтенант, глядя в сторону леса, стоял навытяжку возле насыпи перед своими готовыми к бою минометами. Седая женщина, врач санроты, о чем-то спрашивала его, вытирая руки, а он сквозь зубы отвечал ей. Возможно, врач спрашивала его о Ясногорской. Шура вместе с пехотой Чумаченко была где-то в лесу, по ту сторону автострады.
— Много же их прет, — заметил Хаецкий, внимательно следя за молчаливым движением колонны. — Наберется не меньше полка.
— Они, наверно, надеются, что мы их не тронем, пропустим без боя, — соображал телефонист. — Где-то, видно, задержались, а теперь спешат на асфальт.
— Асфальт теперь не для них. Им остались только болота да чащи лесные.
— А может быть, идут сдаваться? — утешал себя Маковей, силясь разгадать намерения блуждающей вражеской колонны.
То, над чем он ломал себе голову, командиру полка было понятно с самого начала. Окинув взглядом «колбасу» (как мысленно назвал Самиев колонну), он сразу определил ее характер, огневые средства, тактические возможности. Опытный глаз без труда мог заметить, что эта громоздкая, неуклюжая колонна, растянувшись на километр или больше того, не представляет собой постоянную боевую единицу, что сформировалась она наспех, из остатков разных, где-то разгромленных частей. По характеру движения колонны легко было определить, что она уже не чувствует на себе твердой руки единого командования. Только этим и можно было объяснить хаотические заторы, то и дело возникавшие в результате своеволия водителей. Огневые средства колонны, возможно, даже сильнее, чем у полка Самиева. Но сейчас это не могло быть решающим. Сейчас действовали другие факторы, более значительные, нежели количественное соотношение стволов. И разное моральное состояние личного состава, и разный уровень дисциплинированности, и даже леса, обступившие балку, ограничивавшие врагу возможность маневра, — все это отметил и учел подполковник Самиев.
Замаскировавшись с офицерами на опушке, он внимательно изучал быстро приближающееся механизированное скопище врага. Ясно, «колбаса» спешит вырваться на автостраду, чтобы податься к американцам. Захваченные в последнее время пленные откровенно заявляли, что, удирая к американцам, эсэсовские головорезы надеются получить у них отпущение всех своих грехов. Ведь они не успели пройти с огнем и виселицами по заокеанским штатам, они еще только мечтали об этом. Их надеждам помешал Сталинград. Сейчас «колбаса» тоже, видимо, спешит вырваться на большую дорогу, чтобы устремиться на запад. Конечно, дело может обойтись и без боя. Если колонна согласится капитулировать, Самиев примет капитуляцию. Обезоружит, направит в тыл. Или гитлеровцы и в самом деле питают надежду, что полк Самиева пропустит их, не тронув? Тогда они его, конечно, тоже не тронут. Но для командира полка такой вариант был неприемлем. Честь советского офицера не позволяла ему уступать фашистам дорогу, уклоняться от опасности.