— Все в порядке, Маноле! — усмехался он.
На прежней скорости мы пролетели Инотешти. Дядя Нику знаком велел мне больше не бросать уголь в топку, а сам замер на своем посту — у окошка. Сумерки скрывали теперь и холмы и поля темной пеленой, прозрачной, как паутина. Поезд двигался по плавной кривой на равнине, и нам был виден весь состав — вагоны, заполненные немцами, — затем с протяжным свистом он вошел в выемку, поросшую колючим кустарником и акацией. Полотно уходило книзу, постепенно скрываясь в тени, пропадая среди размытых откосов.
Так мы двигались еще несколько сот метров, после чего поезд вошел в зону полного мрака… И в этот момент мы внезапно опять остановились, словно ударились о стену; паровоз, скрежеща неподвижными колесами, заскользил по рельсам, вагоны заскрипели, ударяясь друг о друга и сзади всей массой наваливаясь на нас. Снова немцы сгрудились, посыпались между вагонами и прямо на насыпь, вопя от ужаса. Дядя Нику мгновенно повернулся к унтер-офицеру, хотел схватиться за него, а тот направил пистолет ему в грудь. Я даже сам не помню, как взмахнул лопатой, — они оба замерли, ошеломленные… Дядя Нику опомнился первым и махнул рукой вперед, туда, где перед паровозом были свалены ветки акации. Опомнился и унтер-офицер — толкнул старика стволом пистолета, и оба они покатились вниз, на насыпь. Дядя Нику окликнул меня, и мы с ним вместе, понукаемые немцами, принялись растаскивать завал из веток. Однако путь оказался разрушенным: шагах в десяти от паровоза два рельса были сняты и унесены. Увидев полотно без рельсов, немец с пистолетом накинулся на дядю Нику. Тот заслонился от него веткой, которую держал в руке, потом не торопясь зашагал обратно к паровозу.
В тот же миг темнеющая впереди куща акаций осветилась веселыми огоньками и в беспорядке загрохали орудия, застрекотали пулеметы. Румынские солдаты, спрятавшиеся в акации на откосах, открыли по составу огонь. Унтер-офицер зашатался, словно получил неожиданный удар, обернулся и опять замер, с трудом держась на ногах, с потемневшим, перекошенным лицом… Дядя Нику обеими руками схватился за живот и будто сломался, оседая на насыпь, рядом с немцем, который упал вниз лицом. В страхе перед немцами, оставшимися на паровозе, я кинулся к дяде Нику, чтобы оттащить его в безопасное место. Немцы, однако, уже не могли мне помешать — из зарослей выскочили несколько наших солдат и взобрались в кабину паровоза.
Позади нас, вплоть до хвостового вагона, разгорелась битва. Немцы быстро оправились от замешательства и кинулись к орудиям и пулеметам — они метались будто одержимые. Положение у них было безвыходное — они были зажаты между откосами выемки. Некоторые немцы, спрыгнув с вагонов, решили было влезть на откос и спрятаться в кустах. Но их встретил шквальный пулеметный огонь, который скосил всех. Увидев, что нет возможности спастись бегством, они один за другим возвратились к поезду и расположились у вагонных окон и на платформах, приготовившись к обороне. После этого их огонь стал более спокойным, они стреляли прицельным огнем по откосам. Огонь наших тоже как будто ослабел — сделался редким, рассеянным. И это дало немцам передышку, позволило собраться с силами; неожиданно двойным залпом ударили по акациям орудия с платформ. Наступил решающий момент; наши забросали вагоны и платформы гранатами — в результате орудия на платформах оказались подавленными, а головные вагоны загорелись. Наши солдаты сразу же скатились на полотно справа от паровоза и побежали вдоль состава, ведя уничтожающий огонь по вагонам и бросая гранаты. Наконец они ворвались в офицерский вагон и стали выбивать немцев оттуда штыками, а те, с поднятыми кверху руками, спасались на крышах, освещаемые пламенем горящих вагонов и сбитые с толку, потому что их обстреливали со всех сторон. Вскоре офицеры прекратили сопротивление и стали выбрасывать оружие в окна, а сами спускаться по лесенкам, сдаваясь в плен.
Все это время я хлопотал вокруг дяди Нику. Мне помогал один из наших солдат — вместе с ним мы оттащили старика в сторону и перевязали ему живот бинтом. К дяде Нику постепенно возвращались силы, он подозвал меня к себе и еле выговорил:
— Скорее отцепляй вагоны с боеприпасами, чтоб на них огонь не перекинулся!..
Наши стали укладывать унесенные ими же рельсы, а я кинулся расцеплять вагоны. Те вагоны, что были заняты немцами, пылали ярким пламенем, над ними вздымались столбы дыма. Дядя Нику снова подозвал меня к себе и сказал свистящим полушепотом:
— Нужно ехать в Плоешти, Манольчик!..