— Немедленно сорвать! Немедленно сорвать!
— А Симеонов подался к немцам, в Югославию!
Эти слова Кузмана действуют на людское сборище, как разорвавшаяся бомба, все замирают от неожиданности.
— Удрал? — шепотом спрашивает бай Георгий, как бы не веря своим ушам.
— Пытается удрать… Мы предупредили партийные комитеты всех станций и полустанков…
Георгий Токушев трет подбородок. Он надеется услышать еще что-то, но его нетерпение слишком велико.
— Ну и?..
— Схвачены трое подозрительных, только пока нет уверенности, что и он среди них… Надо бы послать кого-то в Горна-Оряховицу, кто знает его в лицо.
Не смолкают гневные выкрики, вносятся различные предложения, и все стараются перекричать друг друга.
— Я обеспечу машину!..
— Зачем посылать одного? А вдруг пройдоха наклеил бороду?
— А нет ли на станции свободной дрезины?
Наконец принимается решение: группе вооруженных партийцев во главе с членом Областного комитета Нейковым, не раз имевшим дело с начальником Областного управления, немедленно выехать на грузовике в Горно-Оряховицу.
Затем Кузман бросает вторую «бомбу»:
— На рассвете боевая группа ликвидировала Медведя…
В кабинете бушует буря: воздух сотрясают возгласы одобрения и восхищения, сыплются угрозы в адрес других тиранов, а какая-то тетушка могучего сложения, подпрыгивая, хрипло подвывает, вероятно, имитируя убитого Среброва:
— Но Крачунов еще жив! — останавливает ее пляску Кузман.
Он коротко рассказывает, как группа активистов преследовала начальника Общественной безопасности и как он внезапно исчез. Из активистов он назвал одного Николая, это приятно удивило Георгия Токушева, и он взглянул на своего помощника с подчеркнутым интересом, может быть, даже с гордостью. От захлестнувшего душу приятного чувства Николай краснеет как школьница.
В итоге зреет следующее решение: боевым группам с помощью добровольцев перекрыть все выходы из города; всех подозрительных задерживать для тщательной проверки и установления личности. Необходимо сделать все возможное и невозможное, чтобы не ушел от правосудия ни один палач, ни один изувер, на совести которого кровь невинных людей! Симеонова и Крачунова — под особое наблюдение! Провокаторов и осведомителей — тоже.
Кузман в своей стихии: он дает пояснения, вносит предложения, обобщает высказанные мысли. По его мнению, особое беспокойство внушает Пятый полк. Все учреждения и службы города уже заявили о своей лояльности, о готовности поддерживать платформу Отечественного фронта — даже кмет, которого, между прочим, полагалось бы арестовать за его многочисленные грехи. Лишь офицеры молчат. На телефонный звонок дежурный по части промямлил, что господин начальник гарнизона отдыхает и велел не беспокоить его, а на второй звонок не стал и отвечать, снял и сразу положил трубку — Пятый полк прекратил с областью всякую связь. А вот с Софией наши военные общаются, да и с другими частями переговариваются время от времени — с теми, например, что стоят в Сливене и Плевене; об этом почтовые служащие рассказывают, да и сочувствующие из солдат доверительно сообщили, что и как.
— С кем именно они говорили в Софии? — озабоченно настораживается бай Георгий.
— С военным министерством. Справлялись, кого назначили министром. А потом хотели получить подтверждение от начальников других гарнизонов.
Наступает гробовое молчание — едва ли кто-нибудь из присутствующих не догадывается, что означает двусмысленное поведение военных.
— Я предлагаю… — Старый тесняк хмурится, в уголках его рта образуются жесткие складки. — Во-первых, устроить перед казармами демонстрацию по случаю нового летосчисления!
— А если они откроют огонь? — останавливает его чей-то голос, в котором угадывается не столько страх, сколько осмотрительность.
Георгий Токушев досадливо возражает:
— Они не посмеют! Кроме того, перед началом демонстрации я сам пойду и поговорю с полковником Гроздановым. Мы с ним незнакомы, но, я слышал, он человек хитрый, осторожный, так что вряд ли станет ссориться с коммунистами в такой момент.
Джундов, Каменов, Спасов — все противятся этому:
— А вдруг они объявят тебя заложником?
Старый тесняк усмехается: ему приятно, что о нем так беспокоятся.
— Не бойтесь, ничего со мной не случится… Время работает на нас!
— Что верно, то верно, — вступает Кузман. — Но это вопрос престижа. С какой стати ты должен идти к нему? Пусть он сам идет к представителю народной власти!