— История заставит вас сделать выбор между ним… — Николая осенила еще одна идея, и он решает рискнуть: — …и Крачуновым!
Начальник гарнизона садится на кровать. Его руки с растопыренными пальцами лежат на коленях.
— Кто это — Крачунов?
— Начальник Общественной безопасности.
— С какой стати вы мне о нем говорите?
— Ночью он был у вас, здесь!
Полковник сидит, не поднимая головы, он явно шокирован. Это длится недолго, он выходит из шокового состояния, его голос обретает свойственную ему твердость:
— Я его прогнал!
— И правильно сделали. О чем он вас просил? Чтобы вы предоставили ему убежище?
— Да.
— Крачунову во всей Болгарии не будет убежища!
Начальник гарнизона притворно кашляет, а Николай прямо-таки окрылен тем, что настало наконец время, когда зрелые люди побаиваются юнцов и даже подчиняются им — в сущности, детям! Кто знает, может, это самое светлое и чистое время в истории народа?
— Готово, господин полковник! — рапортует поручик.
Начальник гарнизона встает, привычным движением оправляет ремень и уходящую под погон портупею и быстро шагает к выходу. Николай и поручик следуют за ним. Однако в фаэтоне полковник вдруг преображается: закинув ногу на ногу, он любезно улыбается, родинка на щеке делает его улыбку наивной и непосредственной (природе тоже свойствен обман).
— Мне ехать с вами? — фамильярно спрашивает у него поручик, поставив на ступеньку ногу в блестящем сапоге.
Но полковник мягко отстраняет его:
— Не бойтесь, мне они ничего не сделают! — И касается пальцем квадратной спины возницы — пожилого солдата с лихо закрученными усами. — К Областному управлению!
Фаэтон трогается, оставив позади толпу солдат — серых, однообразных, но на всех лицах словно написан один вопрос, который нетрудно угадать: «Куда это понесла его нелегкая? Неужто он станет противиться буре, бушующей за каменной оградой казарм?»
А за каменной оградой стоит и ждет Елена. Увидев Николая и полковника, сидящих рядом на плюшевом сиденье фаэтона, она вытягивает шею и смешно таращит глаза. Николаю так хочется помахать ей рукой, но он воздерживается — все-таки инструкциями Кузмана пренебрегать не следует. И Виктор при виде фаэтона и его пассажиров тоже ошеломлен — он медленно пятится назад с винтовкой в руках.
— В чем дело? — Волнение Николая замечает начальник гарнизона. — Что вас встревожило?
Николай не отвечает. Его миссия близится к концу. На площади перед Судебной палатой фаэтон с трудом пробивает себе путь. Возница то и дело кричит:
— Дорогу! Поберегитесь!..
Вокруг бурлит народ — вооруженный и невооруженный, с белыми повязками на руках и с буквами ОФ, со всех сторон несутся возгласы:
— Смерть фашизму!
— Свобода народу!
Но тут происходит нечто такое, что наполняет Николая чувством торжества и радости: заметив полковника Грозданова, люди расступаются, молча, хмурые, пропускают его, перед ним — живая стена ненависти и несломленной решимости. Цокают подковы, мягко пружинят рессоры, а тишина вокруг становится все более плотной и зловещей. «Вслушивайся в эту тишину и мотай на ус! — внушает Николай не столько себе, сколько полковнику. — Но разве эти слова могут дойти до его сознания сквозь толстый лоб и многолетние пласты предубеждений?» — думает он.
— Поживей, поживей!.. — тревожно повторяет полковник, бледный как мел.
Николай последним спрыгивает с фаэтона, очень разочарованный всеобщим безразличием. Можно подумать, что не он, а кто-то другой доставил начальника гарнизона, словно успешно осуществленный им дипломатический маневр ничего не стоит! Даже бай Георгий его не замечает, «ухаживая» за полковником. Николай смотрит вокруг, пытаясь найти в толпе знакомые лица, а может, и его самого заметят зоркие свидетели этого исторического момента, и с удрученным видом плетется к Областному управлению. Он садится на ступени лестницы — надо немного прийти в себя после такого напряжения и дождаться других участников «экспедиции», уж их-то он потряс. Вот и Елена, она машет ему рукой, подбегает и садится рядом, сияющая и довольная:
— Ну ты молодец!
Он смотрит на Елену исподлобья — уж не издевается ли? Однако ее ликующий взгляд подбадривает его.
— О чем ты? — спрашивает Николай.
— Доставил-таки его, голубчика! Как он, не особенно артачился?
— Пошел как миленький, хотя поначалу хорохорился… Ты понимаешь, мне кажется, что военные тоже напуганы…
Елена задумывается, лицо ее снова делается суровым.
— Хорошо, если они напуганы. Но мы должны предвидеть, что будет дальше.