— Было. Пиликали.
— Пиликали, пиликали, и чего только не напиликали на этих твоих гуслях!
Так прошла эта зима, вся под гусли. По весне хозяин раз просыпается среди ночи и слышит — музыка какая-то. На следующую ночь — опять музыка, и звук доносится вроде бы из каморки, которая в пристройке. Он встает, идет на звук — и глядь, в каморке горит лампа (в этакое-то время и при этакой-то цене на керосин!), а парень, одетый и обутый, разлегся на постели и играет на свирели. «А, играешь, и лампа тебе потребовалась, чтобы ошибок не делать?» — спрашивает хозяин, задыхаясь от негодования. «Учусь играть, и лампа мне и правда нужна», — отвечает тот, не двигаясь с места. Хозяин чуть было не шарахнул его лампой по голове, но вместо этого только вырвал у него свирель из рук. Вырвал, поглядел, — и что-то ему чудно показалось. «Откуда у тебя свирель?» — «Сам сделал». — «Как? Из чего?» А он с насмешкой: «Из меди!»
Отобрал у него хозяин свирель и несколько раз ночью просыпался, все думал — из чего она? Утром осмотрел ее хорошенько и догадался: из кровати, из трубки от кровати. У трактирщика была особая комната для постояльцев получше, а в этой комнате — пружинная кровать, украшенная медными трубками и шариками. На этой кровати однажды ночевал, когда еще был владыкой, сам патриарх Гавриил, которого теперь немцы таскают по тюрьмам и тиранят. И вот с этой-то кровати парень упер трубку для свирели. Какую кровать загубил!
«Нет, брат, шалишь! — подумал хозяин. — Ты у меня трубку, а я у тебя из жалованья вычту, потому как и мне ничего с неба не падает, а убыток должен возмещаться — это любой закон подтвердит». Но этот негодяй и вредитель отрекается: не от кровати и не от кровати! И трактирщик хранит свирель как доказательство — сейчас он ее принесет, и ее и кое-что другое, и тогда уже ему не отвертеться.
Хозяин в самом деле выбежал из комнаты, а парень поглядел ему вслед и рассмеялся, не показывая зубов, — с издевкой над хозяином и загадочно — по поводу того, что должно быть хозяином принесено. А тот принес в одной руке свирель, а в другой узенькую лучковую пилу — лобзик.
Свирель первым делом взял в свои руки пулеметчик. Он осмотрел ее, попробовал звук, взвесил ее на ладони и снова попробовал звук. Партизаны, сгрудившись вокруг него, тоже принялись ее разглядывать и оценивать. А сам мастер в это время полоскал чашки и делал вид, что он ни при чем, но из-под этой маски проглядывало любопытство и нетерпение услышать, что люди скажут о его умении, и казалось — если его похвалят, он не замедлит признаться, из чего сделал свирель.
— Все как полагается, — заключил Органист.
— Как полагается, но из кровати, — дополнил хозяин. Надо сказать, что при всем своем негодовании он не мог не восхищаться мастерством парня и даже в какой-то мере гордился им.
— А это, знаете, что это такое? — спросил он, показывая пилу.
Как выяснилось, то была не только пила, но и часы, стенные, из спальни для гостей. Парень, оказывается, повстречался с каким-то четником из Пизы, у которого во время зимнего похода оккупантов на партизан сгорел приклад винтовки. Он купил или выменял на что-то у этого четника бесприкладную винтовку и решил сам сделать к ней все деревянные части — миниатюрный итальянский карабин давно ему нравился, и он пытался его достать. Он раздобыл кусок сухого, как порох, орехового дерева, напильник, долото. Не хватало только лобзика.
Между тем у хозяина имелись старинные стенные часы. Они почему-то остановились; глухо стало на постоялом дворе, счет времени, ход которого и без того был нарушен, совсем потерялся. И хозяин попросил парня, раз уж тот взялся мастерить, глянуть, что такое с часами и можно ли их починить. Парень согласился. Разбирал часы, собирал, утаскивал в свою каморку и в конце концов заявил, что починить их невозможно. Пришли итальянцы, хозяин отыскал среди них часовщика, и тот как открыл механизм — не хватает пружины! А спустя какое-то время хозяин на чердаке конюшни застиг слугу в пылу работы — выпиливает себе по чертежу приклад, а пила совсем новенькая и узенькая, чудная какая-то. Он взял, поглядел, а пила-то из пружины!