Выбрать главу

Вошел следом и старик — уже без коробки в руках. Вячеслав Иванович спросил машинально:

— Как у вас тут дела, Костис? В порядке?

— Нормально. Хорошее слово: «нормально». Не слишком хорошо, но и не плохо — нормально. А у тебя?

— Да вот у меня, может, и хорошо, но ненормально. Альгис выйдет, расскажу, чтобы, не выступать на бис.

— Смотри-ка! Чистый детектив, заинтриговал — и сразу: «Конец первой серии». Только не говори, что женишься, иначе в тебе разочаруюсь.

— Почему?

— Потому что каждый день смотрю на Альгиса.

— А-а! Что, одолевает Клаша? — В голосе Вячеслава Ивановича невольно послышалось некоторое злорадство. Он ведь по-дружески предостерегал Альгиса, но тот ничего не соображал, пер в загс, как бык в ярмо. — Эта Клаша съест вас с кашей! Кстати, чего ее не видно?

— Пошла пройтись. Это значит — по магазинам, на ее языке. Набьет ридикюль денежками Альгиса — и идет пройтись! Все равно как в человеке рак заведется: сколько ни питайся — без толку, все съест рак.

— Ну уж! Пиявка она, а не рак.

— Моя диагностика — рак. Нам ведь тоже понимать надо было. Везешь пассажира и прикидываешь. Особенно насчет психики. Возил я психов — не надо цирка! Только и тебя норовят в клоуны.

— Ладно, давай без медицины. Но тебя, Костис, успокою: пиявок я себе ставить не желаю — не женюсь.

— Слава богу! А она меня знаешь почему ненавидит? Потому что я Альгису доверенность не даю на машину. Она, когда выходила, думала, будет фон-барыней на «Волге» раскатывать, а вышло — фиг. Не понимает, что не могу я без баранки, потому что всю жизнь! Да сколько я для этой моей тачки чаевых перебрал, скольких свиней катал, — взять да уступить?! Я не этот, не король Лир. Хотите — покупайте. При заработках Альгиса. Если бы она не сосала. А знаешь, что я тебе скажу: кто за рулем не сидел, тот не жил полной жизнью. Все равно что с женщиной не спал.

— Ну уж ты!

— Точно! Настоящий мужчина должен владеть пространством.

Его ладони — широкие, уверенные — сделали чувственное движение: будто крутанули невидимую баранку.

Появился Альгис. В одной тенниске, взмокший после работы.

— О, Славка, салют! Уф, выжал из него килограмм сала. Лежит сейчас, отдыхает.

— Кто за гусь?

— Э-э, профессиональная тайна. Но тебе, как другу: бывший балерун. Завязал со своими танцами, его и разнесло. Жрет, не двигается. Я ему: бегайте и меньше ешьте. А он: надоело, с детства только и режимлю, теперь хочу наконец в свое удовольствие. А удовольствие — жрать и валяться, понял? Ладно, посиди, сполоснусь немного.

Альгис двигался резко и весь был угловатый, без закруглений: острые плечи, острый подбородок, острые скулы. И говорил так же — отрывисто, телеграфно.

— Видал, работенка? — кивнул вслед сыну Костис. — Не может халтурить. Я ему: да не выкладывайся так! Пришлепнул, помял слегка — следующий! При нынешнем спросе. Не может.

В прихожей послышались голоса, хлопнула дверь. Вернулся Альгис, на этот раз в свитере.

— Проводил и выпроводил. Жирные надоели! Хочу тощего и здорового, вроде тебя. Я бы скидку, ей-богу. Мечтаю о благородных мускулах! Думают, им не надо. Им больше и надо!

— Заметано. Если соберусь, скидка с тебя. И шел бы в спорт.

— Ага! Там работать за ставку. Массажист команды — там двадцать лбов, представляешь? После них ничего не сможешь… Что нового?

— Он тут уже загадал загадки, — сказал Костис. — События у человека.

— Научился тресковую икру под паюсную гримировать?

Вячеслав Иванович рассмеялся:

— Каждый гадает в меру своей испорченности. Но тут такое дело, что не догадаться: узнал я про своих родителей.

И Вячеслав Иванович рассказал.

Альгис слушал с непонятной неприязнью. Будто стал еще угловатей. И сказал, когда Вячеслав Иванович выложил свою историю до конца:

— Вымерли, говоришь? А что не все вымирали, это ты знаешь? Что некоторые очень даже жили?

Вячеславу Ивановичу не хотелось об этом думать. Почему-то так получалось, что Альгис своей фразой бросал тень и на его родителей тоже. Логики никакой: повторить снова слова Альгиса, и легко доказать, что тот четко отделил родителей Вячеслава Ивановича от тех, кто «очень даже жили». А все равно получалось. Поэтому Вячеслав Иванович ответил неохотно: