— Все как обычно. Программа-минимум… Скажи мне лучше, что за лосиная туша в морозилке?
— Уже усек! Ну, глаз-ватерпас! Не наша, так что котлет из лосятины в меню не будет. Транзит. Понимаешь, друг Борисыча завалил лося и сдал в коопторг. А у них свой холодильник полетел, вот и договорились, чтобы передержать пару дней.
— Мало ли у кого друзья. Ото всех брать.
— Ото всех не берем, а этот из ремуправления, нужный человек: все мы под ремонтом ходим, как раньше под богом. Потому не зарься напрасно, а полежит, ничего нам не сделается. Давай лучше по меню конкретно.
Ясно: дела Борбосыча, те самые, которые Вячеслав Иванович не хотел знать. Ну что ж, не знать — так не знать. Емельяныч любил яркие плакаты, стены кабинетика были заклеены вперемежку противопожарными плакатами, плакатами про дружбу народов и спортлото, а в самом центре— схема разделки туш; и сам Емельяныч, с лицом таким же красным, как туша на схеме, всем бодрым своим видом утверждал, что все прекрасно, не о чем беспокоиться и не нужно напрасно волноваться о какой-то приблудившейся лосиной туше… И Вячеслав Иванович стал подробно объяснять свои планы на сегодняшнее меню. Емельяныч слушал и кивал так же бодро. Что в нем хорошо: не имеет он привычки объяснять поварам, как работать, а то Вячеслав Иванович знавал начальников, которые сами руками ничего делать не умеют, а кулинарное честолюбие в них бродит — вот и начинаются ценные указания…
И день пошел внешне как обычно. Но только внешне, потому что обычным для Вячеслава Ивановича было совершенно предаться радостям кухни, особенно утонченным из-за его способности воспринимать вкус чувствительными подушечками пальцев — а раздразненный аппетит лишь усиливал эту чувствительность; но сегодня он не мог отключиться от вчерашних событий, от мыслей о дневнике, о родных.
Цыганистая Стеша заметила его отсутствующее состояние и пристала со своей вульгарной игривостью:
— И где это он сегодня витает? В каких облаках? Не иначе — влюбился!
Кто о чем, а вшивый о бане… Вячеслав Иванович только отмахнулся и отвечать не стал. Но Стеша не угомонилась: вбежала вскоре с испуганным видом, руками размахивает:
— Ты что делаешь? Вместо лука-фри деревенский обсыпал репой! Клиент ругается!
Вячеслав Иванович поверил. Вот ведь скандал! До чего доводит рассеянность!
— Где? Да я репу и не шинковал! У меня в заводе ее…
Стеша расхохоталась:
— Ага, купился! И проснулся сразу: боится, когда клиент скандалит!
Действительно, глупо купился. Пришлось выкручиваться:
— А и неплохо бы репой посыпать, отличный овощ. Были времена, за эту репу, знаешь…
— Вспомнил! Мало ли какие были! Скучный он, твой овощ. Пусть его вегетарианцы пользуют!
А у мамы в дневнике тоже, как до войны смеялись над вегетарианской столовой. Все на свете повторяется.
Но про дневник он Стеше не собирался говорить: недостойна она знать про дневник. Хотел было объяснить язвительно, что «пользовать» означает вовсе не «пользоваться», а «лечить» (сам раньше не знал и позорился, пока не узнал от одного врача, тоже сверхмарафонца, — интересный факт в языке: звучит одно, а означает другое), но Стеша убежала в зал, а когда появилась снова, уже охота пропала.
К тете Жене в посудомоечную Вячеслав Иванович зашел позже обычного. Та уже успела принять пару своих коктейлей.
— А-а, все за объедками ходишь, прибедняешься. Да отруби ты коровью ногу и волоки своему троглодиту!.. Ты ветеранов не застал наших, самого Антона Григорьевича! Тот сам рассказывал, как примет «любезничка». Графинчик у него был любимый, «любезничком» называл. Тут в блокаду столовка была для прикрепленных. Сам рассказывал, как они котлеты выгадывали. В котлету же, сам знаешь, чего ни положи — это как в формовой хлеб. Потому я с тех пор беру только круглый: круглый честнее… Так котлеты они выгадывали.
А тогда за котлету… «Понимаешь, говорит, Женька, я тогда был бог. Нити судеб держал. Было мое время, да кончилось…» Антон Григорьевич…
Вячеслав Иванович ответил с ненавистью:
— Мародер твой Антон Григорьевич! Стрелять его надо было!
Как у мамы написано? «С радостью бы своими руками», так?
— Как посмотреть. Другие благодетелем называли. На всех-то никогда не хватает. Значит, кому-то.
— Из-за таких и не хватает!
— Ну уж ты… Да разве он Бадаевские склады сжег?
Склады-склады! Сколько он слышал про эти склады. Когда-то сам верил. Пока не вычитал поразительный факт, что на этих складах запасов на неделю. Написал сам уполномоченный Ставки по продовольствию, Павлов фамилия.